Хрестоматия Тотального диктанта от Быкова до Яхиной

А этот, худоба под грифом «Ч», не был белым. Совсем. И пижамы больничной на нем не было. Незаправленная и незастегнутая рубашка белым парусом стояла на ветру (приглядевшись, Мотылек увидел, что пуговиц на ней не осталось), сквозь порванные в нескольких местах брюки светились бледные ноги. Чем-то он неуловимо напоминал Роман Романыча.

Тыкать в спину его не пришлось, он сам направился к причалу твердыми, несмотря на связанные руки и ноги, шагами. Ведший его рыбак передал канат деду и с видимым облегчением вернулся к своему месту на корме, у мотора.

– Что велено передать на словах? – хмуро спросил дед, плотно наматывая канат на правый кулак.

– Вам позвонят, – рыбак с большими руками, не прощаясь, шагнул в катер и махнул на корму. – Заводи!

«Неужели пронесло?! – надежда ослепительной вспышкой мелькнула в голове Мотылька. – Неужели про меня забыли?..»

– Эй, стойте! – рыбак шагнул к неподвижно лежащей на палубе брезентовой куче, сгреб ее в охапку и поднял в воздух. – Это не ваш пацаненок, случаем?

Мотылек, крепко схваченный под мышки недавно спасшими его большими руками и плотно завернутый в кокон штормовки, тряпичной куклой повис над палубой.

Дед, уже собравшийся вести пациента в глубь Острова, обернулся и сощурил свои и без того узкие глаза.

– Случаем, наш, – проговорил он очень спокойно. – Это внук мой, Митя. Мотылек по-семейному. Давайте-ка его сюда.

Рыбак протянул мальчика деду на вытянутых руках, не сходя с палубы.

– Дяденька, не отдавай, – прохрипел Мотылек сжавшимся горлом и рванул мышцы, пытаясь выскользнуть. Но штормовка помешала.

Знакомая с детства железная рука схватила его за талию и намертво прижала к твердому боку: дед защемил внука в капкане подмышки – ногами вперед, головой назад. Мотылек ткнулся лицом в жесткую задницу деда, но укусить не решился. Слезы уксусом обожгли глаза.

– Да ты, оказывается, говорить умеешь… – озадаченно приподнял выгоревшие брови рыбак.

В этот миг мотор закричал дурным голосом, и катер рванул обратно в Волгу, оставляя за собой широкий ковер белой пены.

Рыбак, пройдя к корме, всё продолжал смотреть на удаляющуюся землю, где по узкой тропинке шагали вверх по холму высокий незнакомец под грифом «Ч» в отчаянно бьющейся на ветру рубахе и ведущий его на поводке мрачный дед, у которого под мышкой трепыхалось маленькое живое существо в зеленой штормовке.

* * *

Задница деда пахла гнилым луком. Мотылек отворачивал голову, затаивал дыхание, но смрадный запах неумолимо лез в ноздри. Дед так и не спустил его на землю, нес под мышкой – боялся, что пацан утекет. Хотя куда уже теперь утекать, с Острова? Кругом вода.

Белые иногда сбегали из храмов и бродили по Острову – к этому относились спокойно, не торопясь и с душой ловили: охота на беглецов стала одним из любимых развлечений санитаров. Все знали, что уплыть с Острова невозможно: до берега – многие километры, течения сильные и холодные. Иметь свою лодку местным запрещалось. Движение судов с Острова и на Остров строго контролировалось.

Мотылек бежал отсюда шесть раз. Первый раз в семь лет: пробрался тайком на палубу катера, еженедельно завозившего продукты на Остров, и спрятался меж ящиков. Думал – не заметят. Заметили, развернулись посреди Волги и привезли обратно. Второй раз он был хитрее – проникнув всё на тот же продуктовый катер, забрался внутрь единственного открытого ящика и залез на самое дно, под какое-то ветхое тряпье. Когда перед отплытием вернувшиеся с берега рабочие стали класть в ящик один за другим мешки с чем-то тяжелым, Мотылек сначала крепился и терпел, а когда тяжесть стала невыносимой – глухо заорал, сильно испугав рабочих. После этого случая дед стал запирать его дома во время прихода продуктового катера.

Третий раз Мотылек бежал уже следующим летом, в свой день рождения, – ему исполнялось восемь. Сколоченный из украденных досок плот пару недель ж дал своего часа в тайном убежище в ивовой роще. Тихая, безветренная погода стала для Мотылька лучшим подарком в этот день. Украдкой он снес плот к воде, лег на него животом и, отчаянно работая ногами, устремил вниз по течению, надеясь доплыть до берега или встретить какое-нибудь судно. Через полчаса путешествия его, окоченевшего, с чернильно-синими губами, выловил из воды архивариус психиатрической лечебницы, возвращавшийся на Остров на своем катере из Казани.

Четвертый и пятый разы вспоминать было тяжелее всего. Прошлым летом Мотылек попытался угнать с охраняемого причала один из штатных катеров психушки. Дед со вторым санитаром догнали его на втором катере посередине Волги и взяли на абордаж. Вращая побелевшими от ярости глазами, дед прорычал: «Хотел уплыть – так плыви!» – и скинул Мотылька за шкирку в реку. Оба катера ушли на Остров, оставив Мотылька одного среди свинцовых волн. Плыл до берега почти час, думал, не выдержит – утонет. Выдержал.