Христа распинают вновь

— Я не проклинаю жителей села, Манольос. Они простые, доверчивые люди. У них свой пастырь; что он им говорит, то они и делают. Так нужно. Но, пусть простит меня бог, у вас плохой пастырь! — Он на минуту задумался. — Горькое слово я сказал: нет, он не плохой человек, а жестокий. Горе его смягчит. А ты, юноша, кто такой? — спросил он, глядя на Михелиса, который держал за руку Манольоса.

— Это сын нашего архонта, Михелис, — ответил Манольос.

— Скажи своему отцу, Михелис, что бог запишет в свои списки, которые у него заведены на каждого смертного, все четыре корзины; и когда-нибудь в потустороннем мире они ему оплатятся с лихвой. Так платит бог, передай ему; четыре корзины умножатся, как те пять хлебов.

К ним подошли Яннакос с Костандисом.

— Я — Яннакос, грешный торговец, — сказал он. — А это — Костандис, владелец кофейни. Благослови нас, отче.

Отец Фотис благословил, возлагая свою костлявую руку на их головы.

— А теперь, дети мои, — сказал он, — возвращайтесь домой. Да благословит вас бог!

Он обернулся и посмотрел вокруг себя. Была глубокая ночь. Кругом царила тишина, ни один листок не шевелился на деревьях. Все небо было усыпано звездами. Огромная Саракина подымалась прямо над их головами.

— Здесь много пещер, отче, — сказал Яннакос. — В древности, я слышал, в этих пещерах жили первые христиане; а в одной пещере еще можно увидеть богоматерь и распятие Христа, высеченные на скале. Это, наверное, была их церковь.

— Здесь и вода есть, — прибавил Костандис. — Зимой и летом она бьет из-под одной скалы, и если немножко подняться, то станет слышно журчанье родника. И куропатки есть. А на вершине находится церковь пророка Ильи.

— Вы можете сегодня отдохнуть в пещерах, — сказал Манольос. — На горе полно сухих веток, разведете костры, приготовите себе поужинать. И если вас устроит это, вы можете пожить здесь некоторое время и отдохнуть. Пророк Илья, хозяин горы, любит гонимых.

Поп Фотис поднял глаза и посмотрел на гору. Несколько минут он размышлял. Четыре товарища с беспокойством смотрели на него; выражение его аскетического лица непрестанно менялось; казалось, своим взглядом он проникал в неведомые, глубоко скрытые тайны.

Вдруг, словно приняв какое-то решение, он перекрестился.

— Бог говорит твоими устами, Манольос, — сказал он. — Люди отовсюду нас гонят, и мы разделим пещеры со зверями. Во имя господа бога!

Он поднял евангелие, благословляя гору.

— Творение всевышнего, — прошептал он, — сей огромный камень, и ты, бессонная вода, что выходишь из недр скалы и поишь стрижей и соколов, и ты, огонь, что спишь в дереве и ждешь человека, чтоб он тебя разбудил и принял на службу, — мы рады вас приветствовать! Мы люди, гонимые людьми, и вы, стрижи и соколы, приветствуйте нас, наши одичалые, измученные души! Мы несем с собой кости наших отцов, орудия труда, зародыши новых жизней. Во имя господа бога! Пусть примется и пустит корни на этих голых камнях наш род!

Он в темноте нащупал ногой тропинку, повернулся назад к толпе, которая молча ждала его решения, и закричал:

— Следуйте за мной!

Потом обернулся к трем товарищам.

— Христос воскрес, дети мои! Прощайте!

— Воистину воскрес! — ответили те.

Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели, как беженцы поднимались на гору. Впереди — поп и хоругвь, старики с иконами и столетний старец с костями в мешке; сзади — цепочка женщин с грудными детьми на руках; замыкали шествие мужчины.

Вскоре они скрылись в темноте.

ГЛАВА III

Праздник в честь Христовых страстей и светлого Воскресения целую неделю озарял деревенские дома, заваливал их куличами, пасхами и крашеными яйцами; в садах распускались и благоухали цветы; праздник опьянял деревенских жителей, заставлял их забыть свою корысть, облегчал на несколько дней их трудную жизнь, давая им почувствовать свободу, — так чувствуют себя растреноженные лошади; но сегодня они уже встряхивают отяжелевшими головами с влажными ноздрями и снова впрягаются в повседневный труд.

Ранним утром того дня, когда праздник уже остался позади, вошел Яннакос в темную конюшню, где спал и мечтал его любимый ослик. Конюшня пахла навозом и влажным теплом животного; таким же запахом, наверно, был пропитан и мир в первые годы сотворения.

Умный ослик спокойно открыл свои большие глаза, повернулся и увидел хозяина. Узнал его; это был Яннакос — так его все называли — спутник и товарищ ослика, которому каждый день приходилось носить кладь: бродили они по деревням, возвращались домой, сюда, в конюшню, и здесь ослику давали пить чистую воду и есть ячмень и солому. Он узнал хозяина, поднял хвост и радостно заревел.

Яннакос подошел, погладил его черный лоснящийся круп, белый мягкий живот и теплую шею; потом захватил рукой большие чуткие уши, взял другой рукой палку, повернул ослика к себе и начал с ним говорить: