Христиане

Тот в последний раз взглянул на мертвое тело Ахиллы, которое распласталось на окровавленной широкой кровати. Спустя мгновение убийца последовал за своим другом в распахнутую дверь, ведущую на просторную балюстраду, ограждавшую второй этаж сенаторского дома. По тем же самым выступам, с помощью которых они поднялись в спальню сенатора, Кифа и его спутник осторожно и почти бесшумно опустились в покрытый темнотой роскошный сад перед домом покойного Ахиллы.

– Наше дело сделано, – тихо проговорил напарник, – теперь главное, чтобы мальчишка выполнил все, что мы ему поручили.

– Спокойно, он знает, я научил его, – тихо проговорил Кифа, – мальчик выполнит все, что мы ему поручили…

Маленькая тень мелькнула вдоль освещенной стены дома покойного сенатора. Ночные гости, затаившиеся в пышном саду, услышали легкие шаги юношеских ног.

– Марк! Поторопись! – негромко прокричал Кифа, махнув рукой бежавшему в их сторону мальчику в темном одеянии.

В руках мальчишки виднелось несколько небольших кожаных мешочков, которые он крепко и бережливо сжимал обеими ладонями.

– Ты взял все, чтобы было велено? – сурово спросил спутник Кифы у подбежавшего к ним мальчика.

Юноша, чье лицо было наполовину скрыто темной накидкой из легкой, почти полупрозрачной, ткани, лишь слегка кивнул головой. Его руки еще крепче прижали к груди заветные мешочки.

– Довольно, идем, – решительно скомандовал Кифа, – римская стража сейчас будет здесь.

Он стремительно направился к высокой каменной ограде, отстроенной вокруг сенаторского особняка. Напарник-убийца и юноша со скрытым личиком последовали вслед за Кифой.

– Я чувствую богатый улов! – проговорил с хитрой улыбкой на своих губах напарник Кифы.

Ухмылка эта ничуть не красила его молодое лицо, покрытое, однако, некрасивой рыжеватой бородой. Своими худыми, волосатыми руками он ухватился за выступы в ограде и ловко начал перелезать через нее.

Кифа уже успел перебраться через ограждение и покинуть территорию убитого им знатного римлянина. Пугливо стоя возле стены, он то и дело оглядывался, опасаясь появления какой-нибудь внезапной опасности.

– Трусливая шкура! – прошипел Кифа, когда увидел, что его старший спутник спускается со стены. – Тебе следовало вначале помочь мальчику! У него в руках наша нажива!

Оскорбленный таким образом напарник метнул на Кифу свирепый взгляд.

– Твой ягненок и сам может позаботиться о себе, – прошипел он в ответ Кифе, – если хочешь, помогай ему во всем сам!

– Он наш брат! Такой же, как и мы с тобой! Одной крови и одной веры! – вскричал Кифа.

Но он тут же успокоился, когда увидел, что их скромный юный спутник безопасно перебрался сквозь высокую каменную преграду, сохранив при этом все похищенные из богатого дома драгоценности.

– Ну вот, он здесь! – проговорил спутник Кифы. – Живой и дышащий, и на своих ногах. Ты рад?

Где-то поблизости раздался топот солдатских ног и звучные голоса римских солдат. Кифа приложил указательный палец к своим губам, приказывая обоим своим соучастникам замолчать. Слегка пригнувшись, он последовал на другой конец улицы, там, где царил совершенный мрак из-за тени стоявших плотной стеной двухэтажных домов городской знати.

Махнув рукой, он повелел своим соратникам быстро следовать за ним. Мальчик и мужчина преодолели освещенную ночными факелами улицу и мгновенно растворились в ночной темноте.

Стража ворвалась в дом сенатора Ахиллы, найдя его бездыханное окровавленное тело на испачканной кровати. Неизвестные убийцы всеми любимого в Иудее щедрого римского патриция бесследно растворились в густой и темной иудейской ночи.

Глава вторая

Ихтис

Песчаная пыль, жара и запах жареного мяса царили в этот знойный летний день на рыночной площади. Отовсюду раздавались неприветливые крики решительных торговцев и перезвон дорогой посуды. Люди в разных одеяниях, бедных и роскошных, с закрытыми и открытыми лицами, шагали в разные стороны. Кто-то молчаливо оценивал предлагаемый ему товар, кто-то бурно и отчаянно торговался с владельцем утвари или вкусной снеди. Был самый разгар дня, солнце нещадно жгло оголенные людские участки тела, а надоедливые жирные мухи оседали на лицах людей и открытой пище.

Кифа не любил посещать рынок, ему здесь все казалось слишком омерзительным. Он был убежденным верующим, и старался, в угоду своим наставникам, отказаться от любых искушений, которыми было так богато это злополучное место. Он был полностью предан своему братству и был готов пожертвовать ради своих братьев все самым дорогим, что было в его жизни. Кифа чувствовал себя почти святыми и безгрешным. Но только один порок, как он считал, отделял его от полной душевной чистоты.

– Кифа! Брат! – раздался голос позади него.

Как раз в этот момент Кифа прильнул к прохладной стене одного из небогатых домов, расположенных на краю рыночной площади. На мгновение он закрыл глаза, чтобы дать своему сознанию отдохнуть от удушливой жары и шума, царившего повсюду на улице.