Христианская демократия в современной Франции

От персонализма, как отмечают Б. Роше и В. Лион, ЦСД заимствовал заботу о личности, оставляя либералам концепцию индивида. Понятие индивида полностью не отбрасывается, но рассматривается как точка отсчета. Личность определяется социальными демократами как «индивидуальная история», воплощенная в постоянном контакте с сообществами, которые способствуют ее расцвету и реализации, в которых она утверждается, и судьба которых воздействует на ее внутреннюю жизнь. Таким образом, концепция личности предстает более приспособленной к человеческой реальности и различным формам человеческого сообщества: семье, ассоциации, предприятию, кварталу, коммуне, региону, Европе. Все люди могут реализовать себя как личности только через сообщества. Личность должна иметь свободу и не подавляться коллективом. Но это предписывает «личную ответственность за использование свободы и социальную ответственность в общинной жизни». Кроме того, следуя духу персонализма, социальные демократы делают человека «базой и мерой» политической конструкции. Они выступают за примат личности над государством, коллективом и администрацией. Предпочитаемые социальные структуры должны быть выстроены в форме промежуточных корпусов, главным принципом организации которых стала бы ассоциация[566].

Из названия партии проистекала другая важная составляющая – внимание к социальной сфере и социальной демократии, сочетаемой с экономической и культурной демократией[567]. Социальная демократия в представлении социальных демократов – это, прежде всего, специфическая концепция экономики, поиск пути между либерализмом и социализмом. В данной программе речь идет о развитии помимо частного и национализированного сектора кооперативного, основанного на взаимном страховании и разделении ответственности. Этот тип управления предписывает активное участие рабочих (т. е. реформу предприятия), что должно привести к сглаживанию «неравноправной структуры капитализма, в которой патрон решает, а рабочие исполняют». Он способствует развитию инициативы мелких коллективных единиц и стимулированию в них духа ответственности. Таким образом, построение социальной экономики вносит коррективы в законы рынка. Свобода – это наилучший способ управления предприятием, но она должна быть полной. Государство должно играть роль регулятора и новатора, создавать «нить безопасности», помогая «слабым» и нуждающимся. В итоге, построение социальной демократии должно привести к развитию «контрактного общества», в котором «ассоциации, промежуточные корпуса, профсоюзы полностью выполняли бы свою роль, выражая фундаментальные устремления граждан и создавая богатую и живую ткань социальных отношений»[568].

Требования справедливости и равенства шанс нашли отражение в предложениях, сформулированных в докладе А. Дилижана на съезде в Лионе: введение гарантированного минимума дохода (RMG) для престарелых и инвалидов, не имеющих достаточных средств, и введение налога на состояния (1 % с состояний более 200 млн. старых франков, что исключило бы «фискальную инквизицию» и помогло бы предотвратить бегство капиталов)[569].

Программа реализации социальной справедливости близка жискаровской. Речь также идет об устранении нищеты, которая видится источником всех зол, привилегий, неравного доступа к образованию. Христианские демократы, как и неолибералы, признают естественный характер происхождения социального неравенства, но считают возможным и необходимым их исправление, поскольку общество имеет обязательство перед своими членами (социальную заботу). Отсюда, к слову, их поддержка жискаровской политики, направленной на улучшение качества жизни.

Социальная забота пролегает через децентрализацию и реформу образования. В последнем пункте требование свободы образования уже граничит с тезисом о его «республиканском духе» (т. е. светском) – следствие той эволюции, которую обозначит еще партия МРП. Не случайно, требование социальной справедливости дополнялось в программе ЦСД требованием равенства шансов, которое мыслилось как организация качественного образования и отказ от системы «больших конкурсов», что должно было обеспечить широкий доступ населения к образовательным услугам[570]. «Для нас, свобода образования является главной свободой, вписанной в Конституцию и связанной с республиканским духом. Как и любая свобода, она должна иметь материальные средства выражения (…), более чем когда-либо, мы хотим, чтобы свобода образования уважалась и контролировалась»[571].