Стабилизация христианской демократии прослеживается по нескольким параметрам: 1) процент голосов, получаемых на разного уровня выборов, который достиг критического минимума в 1981 г., но затем неуклонно поднимался, пока не достиг привычного уровня в 10–12 % с повышением до 18 % в момент президентской кампании 1995 г.; 2) место в политическом раскладе: христианская демократия в лице ЦСД по-прежнему была важным звеном политических комбинаций как в рядах правой оппозиции в период сосуществования, так и внутри СФД, где она уравновешивала давление республиканцев; 3) идеологический консенсус, когда христианская демократия пожинает плоды своей доктринальной ревизии, начатой в предшествующее десятилетие, но по-прежнему противостоит двум крайностям – ультралиберализму и коммунизму (который затем уступает свое место борьбе с ксенофобией Национального фронта), не забывая в какой-то момент противодействовать и голлизму; 4) социологическая стабилизация электората, который усредняется и почти не отличается от электората других правых и центристских партий.
Но в этот период в жизни христианской демократии проявляется ряд новых черт, которые предопределят ее дальнейшую эволюцию.
Совершенно исчезает из ее дискурса в привычном понимании религиозный фактор, хотя отсылки к христианским ценностям периодически встречаются на страницах программных документов. Привязанность христианской демократии к католическому электорату, о чем писали некоторые социологи, растворяется во всеобщей секуляризации. Религиозная практика остается важным фактором голосования за правых или центр, но не отождествляется напрямую больше с конкретной политической партией (если МРП ее политичсекие оппоненты еще обвиняли в католицизме, то ее наследники такого обвинения избежали). Ослабление религиозной связи создает для христианской демократии новую данность. Ее прямые наследники принимают трактовку светскости Ф. Байру, тогда как различные маргинальные и консервативные течения (например, партия К. Бутен), которые возникли на рубеже веков, продолжают безуспешно искать в религиозном факторе оправдания для своего существования.
Христианские демократы продолжают подчеркивать свою идентичность, прежде всего идеологически – через разрыв с жискардизмом (отнюдь не безболезненный в политическом отношении), акцентирование на европейских и социальных обязательствах, приятие новых доктринальных платформ, дебаты о новых ставках – иммиграции, безопасности, образовании, наконец, через продолжение поиска и выбор «собственных» кандидатов – Р. Барра и Э. Балладюра, а затем Ф. Байру. Но освобождаясь от жискардистского прошлого, христианская демократия делает окончательный и решающий шаг к примирению с голлизмом. С крушением коммунизма на востоке Европы из ее дискурса навсегда исчезает еще один ключевой постулат ее доктрины.
Христианская демократия по-прежнему располагается в правом центре. Она снова в 1981–1986 гг. и 1988–1993 гг. познает опыт оппозиционного центризма, который перемежается с периодами пребывания во власти. Иными словами, она продолжает играть ключевую роль как в рамках оппозиции, так и в рамках правительств сосуществования, а также в парламентских комбинациях. Этот факт делает ее одинаково необходимой как для голлистов или республиканцев, так и для социалистов. Но в этот период она возрождает проект создания массового и надпартийного движения (которое, выражаясь жискаровскими словами, объединило бы двух французов из трех). Проект, воплощенный, хотя и не без сложностей, с Р. Барром, но менее удачный с Э. Балладюром, затем позже использованный Ф. Байру. У христианских демократов появляются собственные кандидаты на президентские выборы, но оба раза они не были из их рядов. Таким образом, в политическом пространстве формируется своего рода центристская традиция, которая выходит за рамки конкретной политической партии или нескольких партий, вдохновляясь типом людей, помещающих себя в центре. Именно этот вывод из политического опыта 1980-х и начала 1990-х годов примет Ф. Байру, выставляя себя кандидатом против Н. Саркози в 2007 г.