Это не значит, конечно, что экспедиций не было совсем. Более того, многие из них не уступят пальму первенства тем великим открытиям, о которых говорилось раньше. Напомним хотя бы о таких известных работах, как полные раскопки (1950-70-е гг.) комплекса «Алахан-ма-настыри» Британским институтом в Анкаре под рук. Мишеля Гофа (прерваны смертью последнего). Гоф определил, что главная церковь имела башнеобразное балочное завершение, а купол не был распространен в Малой Азии до правления Зенона.78
Пещерные памятники внутреннего района полуострова, Каппадокии, традиционно считающиеся монастырскими, всегда привлекают особое внимание, но в последние десятилетия оно явно возросло. Предложенные еще Я. И. Смирновым даты «пещерных монастырей», в основном не ранее X в., оказались верными и были позже подтверждены Н. Тьерри, Л. Родли и другими исследователями, для которых стали предметом углубленного изучения.79 Недавно другим ученым из России, давно работающей в США Наталией Тетерятнико-вой, осуществлен ряд трудных «фиксационных» экспедиций и выделены важные признаки, отличающие литургическую организацию скальных церквей Каппадокии.80 Выяснилось также, что скальные храмы лежат не в изолированных или удаленных от поселений местах. Наоборот, они были тесно связаны с узлами дорог, группами деревень, городами, являлись частью довольно сложного социального контекста. Даже несомненные монастыри и отшельнические «скиты» зависели от местных ктиторов, что показывает и организация пространства в храме, его роспись, погребальная практика и пр. Роберт Остерхут, один из крупнейших современных специалистов по византийскому церковному зодчеству, высказал недавно сомнение в верности сплошной атрибуции скальных каппадокийских церквей как монастырских и предложил рассматривать эти памятники в более широком археологическом контексте. По-видимому, мы можем наблюдать постепенное зарождение важной интерпретационной дискуссии.81Разумеется, исследования христианских древностей велись и на побережье Малой Азии, в городах, охваченных деятельностью апостолов первых веков и последующим византийским церковным строительством. Среди особенно успешных — долгие (и далекие еще от окончания) раскопки Эфеса, главного порта и столицы «провинции Азия», где стояло когда-то одно из семи чудес света, храм Артемиды, и собирались вселенские соборы. С городом связаны воспоминания о проповеди апостолов Павла и Тимофея, жизни евангелиста Иоанна, Марии Магдалины, дочерей апостола Филиппа и Девы Марии. Особо почитаем был св. Иоанн, живший на холме над Артемисионом, и, по преданию, там же похороненный; пилигримов привлекала пещера «Семи спящих отроков эфесских». В общем, Эфес был чрезвычайно богат христианскими памятниками (Foss, 1979; McRay 1991; Frend, 1996, 138–140, 190–195).82
Город делится на две части — античную и средневековую. Над местом погребения св. Иоанна, на холме в 2 км от города, Юстиниан I поставил огромный храм (близкий по плану к Апостолейону Константинополя), который после катаклизмов VII–VIII вв. стал городским собором и центром всей округи. В XII в. его окружили стенами, превратив в город, античные же кварталы совершенно запустели, став «легкой добычей» археологов XIX в., которые сперва занялись «языческим» Эфесом. благо он лежал, практически необитаем, в стороне от нового города.
Честь открытия византийского Эфеса принадлежит австровенгерским археологам-античникам, которые, приступив к изучению его «городища» (1895 г., Рудольф Хеберди), использовали самые современные в ту эпоху методы и вели работы с заслуживающим уважения упорством.8
Только через семь лет, в 1902 г., Хеберди, систематически исследуя квартал за кварталом, открыл первую византийскую церковь. В 1904 г. он добрался и до руин большой базилики вблизи порта. Посвященная Деве Марии, она, по-видимому, была первым кафедральным собором Эфеса и, возможно, местом проведения трех «монофизитских» вселенских соборов (431, 449, 475). Изучение базилики Богоматери и особенно ее некрополя с большим успехом продолжалось и позднее, вплоть до 1984-86 гг.85