Еще более интересны оказались разведки и раскопки вокруг Антиохии и на Сирийском нагорье, которые можно было беспрепятственно вести в годы французского мандата. Обследования, широко применявшие аэрофотосъемку, выявляли не только руины храмов, служебных и оборонительных построек, но и территории, на которых монастыри вели свое хозяйство, поля злаков и оливковые плантации. Владения (в ряде случаев восходившие к V в.!) были обнесены стенами, причем при каждом монастыре обнаруживалась своего рода «подмонастырская слободка»— деревня, населенная наемными или зависимыми работниками (что напоминает о храмовых хозяйствах эпохи язычества). Иными словами, монастыри оказались мощными земледельческими предприятиями, зависимость от которых сельского населения постепенно увеличивалась. Обнаружилось также, что плотность населения в Сирии византийской эпохи была чрезвычайно велика; в окружении столь многочисленных жилых объектов вряд ли возможно вести отшельническую жизнь (Tchalenko, 1953-58; Festiguere, 1959; Кауфман, 1961).
Вообще Сирии в довоенные десятилетия чрезвычайно повезло и с обстановкой исследований, и с учеными (см. выше о работах Батлера и Др.) Свобода рук, прекрасная сохранность памятников, заброшенных с VII в., возможность исследовать поселения целиком — позволяли изучить социальное устройство жизни в древности, включая взаимоотношения общины, храма и монастыря; литургическое планирование церквей, их архитектурные элементы и строительную технику. На основе этих материалов во Франции были созданы труды Жана Лассю и Жоржа Чаленко, ставшие эталонами функционального и историко-культурного подходов (см. гл. IV). О вкладе Лассю уже говорилось; ему не только Удалось разработать метод восстановления древней литургии по архитектурным элементам и другим материальным следам. Он сделал и важный шаг к всесторонней трактовке памятников церковной архитектуры как исторических источников, обратив особое внимание на социальную и, так сказать, финансовую сторону возникновения и эксплуатации храмов, собрав для этого всевозможные свидетельства. Оказалось, что в Сирии и вообще в византийской провинции церкви чаще строили вскладчину владельцы богатых имений, хотя известны и случаи общинного строительства, на собираемые пожертвования. Поскольку иерархия выражена в ранних сирийских храмах очень слабо (в них обычно нет нартекса, жертвенника и диаконника, алтарной преграды), можно вспомнить о «демократических» формах литургии раннего христианства, по-видимому, отражавших устройство общества в целом (Lassus, 1947).
Признанным образцом исторического подхода к реконструкции жизни общества и церкви по археологическим остаткам считается исследование Жоржем Чаленко аграрных поселений северной Сирии (Tchalenko, 1953-58). Здесь строительство вели из огромных каменных блоков, поэтому не только церкви и монастыри, но даже покинутые дома и хозяйственные постройки с масличными прессами сохранились почти без разрушений. Их можно было впервые наблюдать внутри реальной жизненной ситуации (экономической и социальной). С особой полнотой и конкретностью удалось увидеть и архитектурно-литургическое развитие храмов.91
Война существенно изменила течение работ, но на Ближнем Востоке она, как ни странно это звучит, не нанесла большого вреда исследованиям; более того, в ходе инженерных работ постоянно делали важные открытия. Это объяснялось как сравнительно недолгим периодом активных военных действий, так и углубившимся уже пониманием важности памятников культуры и необходимости заботы о них в любых условиях. Благодаря этому англичане, воевавшие в Египте, смогли внести значительный вклад в изучение христианских древностей Африки. В экспедиционном корпусе была даже создана специальная служба по охране руин (бригадным генералом Мортимером Уилером, известным до войны ученым). Руководил ею не кто иной, как Уорд-Перкинс (см. гл. IV), осуществивший целый ряд обследований. Например, в июле 1942 г. он «получил возможность на досуге изучить вместе с профессором… Уилером» руины одного из самых славных в раннехристианском мире паломнических центров, святилища Абу Мина (IV–IX вв.; в пустыне Марциют, 45 км юго-западнее Александрии). Евлогии, сделанные здесь и освященные на могиле мученика эпохи Диоклетиана — «ампулы святого Мины» (с изображением святого, стоящего между двумя верблюдами) — расходились в невероятном количестве, достигая отдаленнейших углов мира; их ценили и в древней Руси, и даже в Средней Азии.