Христианские древности: Введение в сравнительное изучение

Поиск архетипа привел к усвоению взгляда на первоначальный облик как на идеальный, прекрасный образ прошлого. Первоначальная форма получает эстетический приоритет перед всеми последующими, которые ее «обезображивают». Понятие «древний» стали мысленно ассоциировать с понятием «первоначальный» и даже «верный». Оно проникло в строительные уставы, повлияло на методы изучения. Строительный устав определил даже верхнюю границу «древности»: церкви, «построенные вообще не позже начала восемнадцатого века». Учебная программа А. С. Уварова по реставрации (1869) предусматривала только две возможные ситуации: «цельное здание с новейшими поправками или развалины, утратившие первоначальную форму». Отсюда открывался прямой путь к той «стилевой реконструкции», которая господствовала в середине XIX в. повсюду в Европе. Недаром при реставрации 1860-61 гг. Успенского собора во Владимире председатель Археологической комиссии С. Г. Строганов сожалел о невозможности снести не только пристройки XVIII века и позднесредневековые, но даже галереи 1180-х гг.! В условиях, когда «ярлычок» с древней датой относили еще к памятнику в целом, не имея возможности сразу отделить дополнения, поздние части воспринимались как «обманывающие», а следовательно — «неподлинные», искажающие, даже «поддельные». Это резко усиливало тягу к «первоначальному».

Конечно, аргументы «от древности» оставались чужды той части общества, которая сохраняла следы архаического синкретизма в церковном сознании. Мемуары полны случаев, описывающих глухоту провинциального священства и прихожан в вопросах сохранения древностей. Отчасти это объяснялось просто невежественностью и тяготами жизни лестного духовенства, но нужно помнить, что позиция духовенства была просто отражением неоднородности взглядов массы верующих. Основным требованием прихожан оставалось требование «неизменяемости» — современный вид памятника освящен в их глазах уже тем, что входит важным элементом в структуру церковной жизни.²⁴

Нельзя забывать, что термин «археология» по отношению к церковным объектам в XIX в. можно понимать лишь со значительной долей условности. Речь шла обычно о действующих, используемых общиной храмах. «Археология» на таком памятнике — примерно то же, что паталогоанатомия на живом существе. (Потребуется революция и последовавшее своеобразное «убийство» этих организмов, чтобы такой «прозекторский» подход стал правомочным и рациональным). Пока же отстранение всего «искажающего древний вид» могло осуществляться, только если было разумно с точки зрения прихода, и задачи исследователя корректировались требованиями церковного быта. В переписке священства с археологическими учреждениями чаще всего звучат протесты против слома недавно пристроенных элементов (например, теплых трапезных); против сужения растесанных окон и т. п. Иными словами, храм существовал внутри длившейся еще, продолжающейся церковной истории и попытки вернуть его в ушедшее средневековье сталкивались с реальностью современной жизни.

Конечно, отношение к церковно-археологическим элементам здания даже у исследователей было еще неразвитым. Говоря о «первобытной древности», часто подразумевали внешнюю форму, а не подлинные, материальные детали, требующие изучения. И. М. Снегирев, описывая работы на ц. Успения на Покровке, писал: «Главным правилом для себя поставили храмоздатель и зодчий сохранение, сколько возможно, в первобытной целости не только частей здания, но и деталей и орнаментов; ветхое заменили новым, не изменяя первоначальной формы» (Снегирев, 1857). Он же в письме к Погодину об «антиархеологических переделках» в Троицкой Лавре подчеркивал важность для него только святынь и древностей.²⁵ Лишь немногие чувствовали важность подлинных археологических деталей.²⁶