Лохвицкий обмерил открытые части, но не очень удачно. В 1826 г. архитектор П.Е. Ефимов, предполагая выстроить храм по своему проекту, продолжил раскопки совместно с Берлинским, и заново снял план здания. Среди находок этого сезона отмечаются уже и мелкие (монеты, кресты, перстни). Но возникшая вокруг проекта сложная интрига в конце концов завершилась отстранением Ефимова.3
Сенсационные для своего времени находки пробудили интерес общества, показав сокровища под ногами. Лохвицкий сам скажет о себе: «Рылся я в этой древней столице русских славян не для славы, почести или сокровищ. Италия охраняет как святыню черепки древней Помпеи и Геркуланума, а мы, русские, ужели охладеем к остаткам истинной свято-киевской древности!» (Оглоблин, 1891, 151). Вообще же и его, и Турчаниновой активная исследовательская деятельность была сильно окрашена мистицизмом. Их цели, сколько можно судить, далеки от понятия «наука». Близкие к масонским кругам писательница-мистик А. А. Турчанинова и знакомый с И.Н. Новиковым К. А. Лохвицкий пытались найти в руинах знаки и элементы «древнего знания» (Формозов, 1981). Немудрено, что снятые планы не отличались точностью.Успех работ в Киеве был переменчив. Созданный здесь Временный комитет изыскания древностей, кроме профессоров университета, включал и дилетантов. Раскопки профессора А. И. Ставровского в усадьбе Королева (ц. Федоровского Вотча монастыря?) были проведены крайне плохо. В это же время активно работает А. С. Анненков — богатый помещик, отставной гвардии поручик. Уже в 1820-х гг. он выразил желание построить на месте Десятинной церкви новую, для чего купил огромную усадьбу в «городе Владимира». Этим откровенный и небескорыстный кладоискатель надолго воспрепятствовал организации правильных раскопок в важном месте, древнейший район Киева оставался закрыт и даже мало известен.4
Анненков активно работал в Киеве с 1837 г., когда вернулся из Санкт-Петербурга. Однако он не описывал открытое, мало стремился понять его, не допускал иных раскопок на купленной им земле и скрывал от коллег найденные древности. Впрочем, 0н заботился о графической фиксации и неизвестные раньше планы, снятые им, время от времени обнаруживаются в архивах.Научные раскопки церковных древностей начали отделяться от любительских примерно в 1840-х гг. Государство в это время уже обратило на них пристальное внимание. Николай I проявлял интерес к русским памятникам и еще в 1826-27 гг. повелел собирать сведения о средневековых русских древностях, запретив их разрушать (хотя и разъяснил, что «чинить ненужного не надобно» (Данилов, 1886, 17). Археология должна была стать опорой самодержавия и православия, особенно в областях с нерусским населением, где изучение древностей X–XIII вв. оставалось одной из опор русификаторской политики вплоть до начала XX в. Исследовать остатки древнерусских храмов в Западном крае было «политически корректно», ведь, как писал в 1864 г. один из ревнителей православия, «памятники остаются в забытии, многие из церквей и монастырей падают и разрушаются от времени, другие уже погибли под гнетом латинства».6
Археологические исследования православных храмов с 1840-х гг. в западных губерниях оказались под особым покровительством властей и велись гораздо активнее. Например, Д.Г. Бибиков, генерал-губернатор Киева, считал первой задачей археологии — борьбу с польской культурой! При нем «история с археологией поистине были модными науками в Киеве: ими увлекалось и киевское чиновничество, ими волею-неволею увлекалось и польское дворянство. Бросились взапуски на поиски в крае памятников старины» (Романевич-Славитинский, 1876, 209–210). Неэффективный Временный комитет был закрыт (1845), его дела переданы возникшей в 1843 г. Киевской комиссии по разбору древних актов, куда вошли художник Ф.Г. Солнцев и проф. А. И. Ставровский.