Христианское юродство и христианская сила (К вопросу о смысле жизни)

Сошлюсь для пояснения своей мысли на Достоевского. Он, по-видимому, не раз ставил себе задачу изобра­зить христианского святого в обычной обстановке нашего быта. Наиболее подробно изображен тип такого хрис­тианина в лице князя Мышкина в "Идиоте". Этот Мышкин есть единственный убежденный христианин среди всех лиц, выведенных в рассказе. Этот же Мышкин и "идиот". Болезненная чуткость и нежность души делали из него как бы врожденного христианина. Ум у него ясный и острый, сердце великое. И при всем том это самый подлинный тип юродивого, на самых привычных поступках которого ясно сказывается, насколько "безумно" учение Христа, ес­ли пытаться реализовать его в жизни, и как бессилен человек в своем делании. Реализм Достоевского привел его неизбежно к тому, что роман закончился не победой добра над злом, но полным крушением всей жизни Мышкина, его личным безумием и еще большей путаницей, внесенной им в жизнь нормальных людей.

Так выступают перед нами примеры исторических юродивых и один из художественных образов юродивого в обычной обстановке нашей жизни. А теперь, если поставить более общий вопрос, не замечается ли некоторая эязь между глубокой религиозностью, — именно практической, обнаруживаемой в жизни и на деле, — и некото- сой душевной "неуравновешенностью", то, лично мне кажется, можно лишь утвердительно ответить и на этот во­прос. О чем же говорит это? Все об одном и том же. Жизненное "равновесие" теряется тогда, когда у человека ос­лабевают точки опоры. И как же может душа не потерять равновесия, если раз лишь один у нее откроются глаза на зияющую пропасть между словом и делом, верой и жизнью. Все жизненные устои начинают шататься, если к ним подойти с Евангелием в сердце, почувствовать себя одиноким, оторванным от жизни, бессильным и ненужным.

Вот это, как мне думается, и есть первое и великое препятствие на пути к осмысленной христианской жизни в мире: нужно обезуметь, чтобы жить в мире по законам Божьего Царства. Можно сказать, что степенью такого безумия измеряется степень преданности Христу, степень отрешенности от себя и от всего "мирского", и не в мо­настырском смысле, когда тщетно пытаются создать новый мир, но в обычном, будничном смысле, когда жить хотят по-Божьему. И здесь нужно настойчиво подчеркнуть, что речь о юродстве как пути христианской жизни в мире не является измышлением чьей бы то ни было богословской фантазии, но это есть то, что описано и предсказано Евангелием, как и всем вообще новозаветным Откровением.