творчество, и всё такое. . . О Еве он практически позабыл. Натурально, Ева при
этом почувствовала себя несколько обделённой мужским вниманием - то есть
вниманием единственного мужчины, который имелся на тот момент:) Полагаю,
читатель догадывается уже, к чему я клоню.
Ева ревновала Адама к Богу. Разумеется, это была не наша ревность, которая
уже онтологически отягощена - как всей метафизикой грехопадения перволюдей, так
и развитием человеческой индивидуации всех последующих поколений. Или, выражаясь
проще, историческим развитием греха. Это была не ревность в узком смысле слова,
но нечто наподобие "пред-ревности", некоторое смутное недовольство, идущее не на
уровне явной эмоции, но, скорее, в глубине, исподволь, как некое искушение.
Итак, Ева смутно чуяла, что если она со своим мужиком тяпнет запретного плода,
то впоследствии в их жизни что-то изменится таким образом, что внимание Адама
будет полностью принадлежать ей. Да и сам он тоже. По крайней мере, момент
таковых "пред-ощущений" в грехопадении Евы также имел место. Впрочем,
классическое богословие этим тоже не занимается.
Согрешая, Ева "уводила" Адама у Бога, отвлекала от его призвания, от высшего
его предназначения. Стоит ли говорить, что продолжает она делать это и сейчас?
Третья глава Книги Бытия в синодальном русском переводе начинается с фразы:
"Змей был хитрее всех зверей полевых" (Быт. 3,1). Однако, если мы взглянем на
церковно-славянский текст, то обнаружим там нечто иное: "Змий же бе мудрейший
всех зверей сущих на земли". И в оригинальном древнегреческом тексте, с которого
это переводилось, читаем: "O de ofis en fronimotatos panton", то есть тоже
"мудрейший из всех". В общем, дальше идёт длинная история, как Кот Бегемот,
проклиная всё на свете, пытался понять, что же было в древне-еврейском
оригинале. Бедняга, что называется "в поте морды" прорыл всю свою библиотеку,
перекопал всех толкователей. . . И, прикиньте, нашёл (у Д. Щедровицкого).
Выяснилось, что в иврите к слову "змей" ("нахаш" - "шипящий") присовокуплено
прилагательное "арум", то есть одновременно "мудрый", "рассудительный", а также
и - "нагой". И, одновременно - оно восходит к глаголу "арам", который означает
"проницать" и "быть проницательным". Именно это слово применяется к Адаму и его
жене в раю, когда они были наги, "и не стыдились" (Быт. 2, 25). Были наги - то
есть, открыты для Бога. "Контаминация этих двух слов корня "арам" указывает на
мудрость первых людей, делавшую их полностью открытыми воздействию Божьему" (Д.
Щедровицкий, "Введение в ВЗ", М., Теревинф, 2001, стр. 58). То есть - и
перволюди, и змей были проницаемы Божьей благодатью. Допустимо ли это для
заведомо падшего змея? И какого чёрта в нашей русской Библии стоит слово
"хитрый?" Да ведь это, почитай то же самое, что и "хитро*опый", и к "мудрейшему"
вообще никакого отношения не имеет! Ничего себе, опечаточка! Спрашивается:
откуда это она взялась?
А вот откуда: христиане, в своём _б_а_б_с_к_о_м_ пафосе самооправдания, не
сумели построить корректное богословие, которое призывало бы их к чему-то
высокому, ставило перед ними настоящие, обще-человеческие, космические цели.
Христианские богословы выполняли типа социальный заказ. Они тоже были люди, жили
среди людей с множеством немощей и предрассудков, - и большинство этих
предрассудков и немощей были по форме и содержанию типично бабскими. А потому и
начали наши "Отцы Церкви" под свои жалкие, немощные, непоследовательные
толкования, под свои жизненные "базовые инстинкты" подгонять даже и самый
перевод.
Но ведь наше понимание нас самих, нашей сущности, нашего происхождения сидит
в нас на уровне архетипа. Почитайте-ка, что пишет по поводу важности архетипов
Юнг! И вот получается, что человечество уже привыкло к извращённому
представлению о самом себе. Эти представления о "вторичности" собственной
"первовины", о собственной "хорошести" вошли в нашу плоть и кровь. Другими
словами, незаметно для нас в кровь нашу и плоть вошло _б_а_б_с_т_в_о_. . .
Всё человечество, построив изначально неверную, извращённую картину мира,
тем самым не смогло понять и самого главного: самого себя, своего места в этой
картине, а стало быть - и своих задач, и главнейших своих функций. Тем самым
оказалось оно не в состоянии начать достраивать то здание, которое начал его
Творец. Изначальный замысел так никто не оценил и не понял; напротив, заявили,
что всё, созданное Богом, должно потом "сгореть". И даже чуть ли изначально ни
предназначено к этому. И, как крысы, бегущие с тонущего корабля, все начали
думать только о собственном "спасении". На самом деле, если копнуть поглубже, то
нетрудно видеть, что первичным импульсом всего этого была вещь на самом деле
тривиальнейшая - малодушный страх смерти, желание её избегнуть и типа спастись.
Это они - слабость и страх - породили убогое, немощное, самооправдательное
богословие. Это они спровоцировали всевозможные подтасовки и обманы. На которых
любое здание - как построенное на песке.
Вернее, строить что-то начали, но нечто совершенно другое, Богом не