Христианство в свете этнографии

Фрезер в своей книге «Фольклорные источники Ветхого завета» подвергнул обе эти легенды параллельному разбору. Он, между прочим, указывает, что первобытный человек, признав наконец смерть, стал тотчас же думать о воскресении. Надежда на воскресение была связана, как указано выше, с нарождением нового месяца, после трехдневного промежутка между полным затемнением старого месяца и рождением нового. Отсюда, быть может, возникло представление, что мертвецы воскресают через три дня после смерти.

Эта надежда на воскресение «в третий день по писанию», — перешла как известно и в Новый завет.

В дальнейшем развитии смерть вырастает и становится образом огромным, всемогущим, сильнее, чем люди, цари, богатыри, даже сильнее, чем боги. И полною противоположностью вышеупомянутой сказке о победе солдата над смертью является другая не менее известная сказка о воине Анике. Слово Аника означает по гречески: «непобедимый». Но смерть побеждает его и таким образом получает реванш за свою неудачную борьбу с шаманом или солдатом.

Я есмь смерть скорая,
Скорая есмь смерть, скоропостижная.

А в другом варианте даже и так:

Я есмь смерть прекрасная,
Смерть безродная, безымянная, беспосульная.
Пришла я тебя воскушати.

Все-таки и эта прекрасная смерть «кушает людей». Пищевой производственный подход сохраняется и тут.

В замечательной сказке о встрече работника со смертью, записанной Садовниковым в Самарской губернии еще в восьмидесятых годах, смерть изображается не только всемогущей, но также и праведной. Она праведнее бога, праведнее даже Николая угодника.

— «На дорогу работнику хозяин пирожок дал. Тот его в сумку положил и пошел путем-дорогою. Шел, шел и захотелось ему разговеться. Разостлал и сел на землю; только хотел укусить, — является Миколай угодник и говорит: «Ангел тебе за трапезой, добрый молодец, — покорми-ко меня». — «Кто ты такой?» — «Я Миколай угодник». — «О, — говорит, — ты за деньги, говорит, все бога-то молишь, — кто тебе свечку купит? — Я тебе не дам». — Миколаю угоднику не дал и сам пищи не принял, в пазуху положил и пошел путем-дорогою. Шел и устал и поесть захотел. — «Да-ко разверну да разговеюсь». — Развернул и разостлал и перекрестился. Не поспел укусить — явился к нему старичок и говорит: «Ангел тебе за трапезой, добрый молодец, — дава-ко сядем да поедим». — «Ты кто дедушка?» — «Я сам господь». — «Эх, господи, я тебе разговеться не дам, — ты не по правде делаешь. Намножил которыих больно богатых, а которыих бедных…» — завернул, в пазуху положил и опять пошел. Шел, шел и крепко поесть захотел. — «Ну, надо разговеться». — Не успел куска обломить, — является к нему старушка и говорит: «Ангел тебе за трапезой, добрый молодец». — «Добро пожаловать, бабушка, ко мне разговеться». — «Где ты, друг, был?» — «В таком-то, говорит, месте, три года за паску в работниках работал. Паску получил, а сам не разговлялся». — «А что ты долго не разговлялся?» — «Да вот что, — сел я раз разговляться, — подходит ко мне святой отец Никола и садится со мной разговляться. Я ему, бабушка, ведь не дал». — «А на что ты ему не дал?» — «Он за копеечну свечку ведь работает. А кто ему свечку не купит, он за того и не молится. — Второй раз я, баушка, сел, — опять приходит старичок, — просит паски разговеться. Я спросил: ты дедушка кто? — а дедушка, сказал мне хорошо: «Я, говорит, господь». Ну, я бога прогневал, — не хорошо перед богом сказал: ты, господи, говорю, нас всех не равняешь, которых больно делаешь бедных, которых богатых!.. Взял я положил паску в пазуху и ушел. А ты, баушка, кто? — «Я, друг, смерть твоя». — «Ну, давай, баушка, разговеемся, — ты смерть, человек справедливый, ты не берешь ни злата, ни серебра, не оставляешь ни царей, ни сильных могучих богатырей, — всех моришь». — Вот они с ней сели и разговелись. Смерть и говорит: «Хоша я и смерть, да иди, куда путь лежит». — Он и пошел».

В дальнейшем развитии той же самой идеи смерть является всемогущей и неизбежной не только для людей, но также и для богов. Человек, вначале считавший себя естественно бессмертным и потом, против воли, признавший неизбежность жестокого и горького конца, как бы в виде отместки перенес эту общность и на богов. Составилась такая антитеза:

1. Древнее воззрение. Весь мир бессмертен в том числе и Я. Человек тоже бессмертен. Бессмертие мира включает и бессмертие Я.

2. Более позднее воззрение. Человек смертен. Стало быть и весь мир — земля, преисподняя и небеса — смертны. Смерть Я заражает и покрывает смертью все мироздание.

Так, например, по воззрениям гренландцев снежная вьюга может убить самого могущественного бога.