Христианство в свете этнографии

С нашей точки зрения совершенно не важно, кто у кого позаимствовал эту литературную форму и, в частности, кто именно был автором откровения Иоанна, — апостол Иоанн, пресвитер Иоанн или Иоанн Златоуст, как утверждает Н. Морозов. Вернее всего ни тот, ни другой, ни третий. Легенды вообще безымянны и не имеют автора. Также для нас не интересны намеки различных откровений то на вавилонских царей, то на римских императоров. Мы разбираем типический образ, а не индивидуальный пример.

Устанавливая формулу конечной гибели мира, мы считаем нужным указать, что в дальнейшем развитии своем в порядке стилизации слепая гибель мира превращается в последний страшный суд, дабы каждый судим был по делам своим, как указано выше.

Другая черта превращения. Гибель заканчивается воскресением. Страшный суд завершается раем. Так, откровение Иоанна кончается видением великого града святого Иерусалима, который нисходит с неба. Стены его украшены драгоценными камнями, и спасенные народы будут ходить в его свете.

Так же точно и пророчество Эдды завершается светлым откровением:

Знаю я, вижу, как снова возникнет
Вновь зеленея из моря земля.
В новых дворах своих асы под травами
Доски найдут золотые, чудесные.
Станут хлеба вырастать без посева…
Горе забудется. Бальдур воротится.

Это последнее видение пророчицы считается возникшим под влиянием христианства, — не знаю, насколько основательно.

Глава 9. Древний культ умирающего зверя-бога. Культ медведя, кита, дракона. Звериная жена. Звериный сын. Медвежий культ палеолита

Особое место в обрядовой смерти занимает тайная вечеря с ее знаменитым причащением телу и крови умирающего бога. В христианстве, как известно, обряд причащения имел символический характер. Дележ человеческого мяса заменялся преломлением хлеба. Кровь заменялась вином. Опять-таки в этом случае можно указать на множество вариантов этого причастия мясом и кровью в прямом или измененном виде. Не говоря о культах передней Азии, по-видимому, в некоторых христианских сектах тоже существовало причащение телом и кровью убитого бога без всякой стилизации. Даже и выйдя из употребления, этот кровавый обряд долго сохранялся в памяти народной, направленный как обвинение против разных преследуемых социальных и религиозных групп, в том числе и против презренных иноверцев (в частности, против евреев). С другой стороны, в христианстве жило убеждение, что священная облатка и вино представляют настоящие тело и кровь. Облатку можно колоть ножом и извлечь из нее кровь. Можно даже распять ее на кресте, точно также как распяли Иисуса. Однако причастная трапеза верующих, поедающих закланного бога, встречается не только у земледельцев с высоко развитой культурой, — она распространена также у первобытных, охотничьих племен. Поедаемый бог, входящий в тело и кровь верующих, является тотемным божеством. Мы подошли таким образом к самому первобытному основанию легенды об умирающем боге, точно также как в первом эпизоде о рождении чудесного дитяти мы можем связать христианскую легенду с циклом древнейших рассказов о тотемном медведе-отце.

В цикле рассказов о медведе и ките на северо-востоке Евразии выделяются больше всего два последних эпизода: причастная трапеза верующих и потом воскресение тотема.

Медведь, как указано выше, не является на севере Евразии тотемом отдельного рода, а является предком-тотемом целого племени. Мало того, длинная цепь арктических племен Евразии, начиная от Кольских лопарей и кончая колымскими ламутами, с одинаковым почтением и страхом относятся к медведю. Для тунгусов и юкагиров медведь является предком, дядей по матери, как указывают ламуты.

Это между прочим явствует из тунгусского заклинания, где старшая сестра медведя Дантра является бабушкой тунгусов. В других случаях Дантра является не старшей, а младшей сестрой медведя. Братом Дантры является Торгандра, предок тунгусов.

Между прочим, в настоящее время у тунгусов преобладает родство по отцу. Таким образом, вышеприведенное заклинание указывает на большую древность, когда родство по матери (матернитет) преобладало над родством по отцу (патернитет).

Даже полярные русские (в сущности, скорее русифицированные туземцы) на Колыме, на Анадыре, на Пенжиной, на Яне, на Индигирке и на других реках, относятся к медведю с таким же суеверным почтением и, подобно тунгусам, эти русские называют медведя не иначе, как «дедушко». Даже прилагательное составили особое «дедушковатый». Это означает обильный медведями. Собственно говоря, даже называть медведя «дедушко» тоже не следует. Просто надо говорить «он».

«Он знает», говорят колымчане, «знатливец, ведун».

Оба глагола «знать» и «ведать» на Колыме одинаково относятся к колдовству.