Христианство Востока и Запада: в поисках зримого проявления единства

Да и после 1729 г. установка на запрет ещё не была бесспорной. Например, в 1752 г. Конгрегации пропаганды веры было передано, что папа Бенедикт XIV (1740-1758), выступая перед Sacrum Officium, объяснял, что дело не идет не о том, что «communicatio in sacris» с еретиками уже решительно запрещено. Но с 1729 г. возражения против новых установок становились исключениями, и запрет на «communicatio in sacris» в латинской церкви фактически стал действующим правом; на протяжении двух столетий это воспринималось как нечто незыблемое, основанное на экклезиологической базе, до тех пор, пока II Ватиканский собор не постановил о восточных церквах: «Поскольку эти Церкви, хотя и отделённые от нас, обладают истинными таинствами, особенно же — в силу апостольского преемства — священством и евхаристией, посредством которых они и поныне теснейшим образом с нами связаны, известное „communicatio in sacris“, при подходящих обстоятельствах и с одобрения церковной власти, не только возможно, но даже желательно». В «Руководстве по применению принципов и норм экуменизма» (ст. 124), выпущенном Папским советом по содействию христианскому единству в 1993 г., разъясняется: «Поскольку у католиков и восточных христиан существуют различные традиции относительно частоты принятия причастия, исповеди перед причастием и поста перед евхаристией, католики должны заботиться о том, чтобы не дать восточным христианам повода к недоверию и не раздражать их несоблюдением восточных обычаев. Католик, который вполне имеет право получить причастие у восточных христиан, должен, по возможности, уважать восточные установления и отказаться от принятия причастия, если эта церковь принимает к причащению только своих верующих и исключает из него всех других».

Декрет 1729 г. не был догматичным установлением. Он не исходил от самого папы, а от руководства курии. Однако он разделил греческую и латинскую церкви гораздо более основательно, чем это смогли сделать буллы об отлучении 1054 г., потому что последние касались отдельных людей и были результатом действия сиюминутной реакции разгоряченных оппонентов. Но поскольку реакция была некорректной, и речь шла о высокопоставленных персонах, это было воспринято с горечью и тяжело сказалось на сознании церквей. В 1729 г. Римская курия в документе, который был основательно разработан после долгого внутрикатолического спора и многих обсуждений, стала на сторону тех, кто подвергал сомнению правомерность православных таинств и полноту церковности греческих церквей. Если в 1054 г. речь шла об отдельных персонах, с которыми поступили несправедливо, то в 1729 г., напротив, дело шло о достоинстве церквей, которое было поставлено под сомнение. Этим был не только нанесён удар по сознанию церквей, но также по повседневной пастырской жизни повсюду, где жили вместе латиняне и греки, потому что настало время, когда священнослужителям было строго запрещено оказывать помощь, если нужда в пастыре обнаруживалась «по ту сторону барьера».

Отрицание благодатности западноевропейской церкви греческими патриархами

Сомнения католиков в правомерности совершаемых греческой церковью святых таинств и проявлявшаяся всё сильнее конкуренция между униатами и православными очень беспокоили греческих патриархов. В июле 1755 г. патриархи Константинополя, Александрии и Иерусалима выступили с общим заявлением:

«Мы, по милости Божией взращённые в православной Церкви, следующие канонам св. Апостолов и Отцов,

признающие лишь единую, нашу святую, кафолическую и апостольскую Церковь, принимающие её таинства, следовательно, и св. Крещение,

но считающие таинства еретиков превратными, чуждыми апостольского предания изобретениями заблудших людей, когда они совершаются не так, как поручил это апостолам Святой Дух, чего придерживается доныне Церковь Христа,

мы отвергаем такие таинства общим решением,

а тех, кто приходит к нам с намерением сменить веру,

мы принимаем как неосвящённых и некрещёных...»