Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III

– Я знаю, что ты не передумаешь. Я просто хочу тебя понять.

– Измаил, у нас ещё есть время на то, чтобы понять друг друга, и на то, чтобы воспитать наших сыновей во взаимном уважении, и на то, чтобы вернуть газават на путь, указанный пророком Мухаммадом, обратив его против безбожников, а не против христиан.

***

Епископ Пётр, ставший патриархом Имперской Церкви, слепой и безногий старец, сидел в своём переносном деревянном кресле. Он поселился в крохотной комнатке монастыря святого апостола Фомы на вершине апостольской горы. В монастыре теперь было мало монахов, множество помещений пустовало, патриарху предложили занять просторные апартаменты, но он выбрал эту маленькую комнату, в которой жил к тому же вместе со своим келейником. Сейчас, когда к патриарху пришёл император, келейнику пришлось удалиться.

– Благословите, ваше святейшество, – дрогнувшим голосом сказал Дагоберт. Патриарх был единственным человеком в империи, перед которым он робел.

Патриарх благословил императора и тихо бесстрастно спросил:

– Что вы надумали по поводу Церкви, ваше величество?

– Церковь будет свободной. Она не станет государственной. Отношения между Церковью и Империей будут строится, как между двумя самостоятельными равноправными силами. Человек состоит из тела и души. Империя примет на себя попечение о телах подданных, Церковь – об их душах. Но человек един, и власть тоже будет единой. Двуединой.

– Значит, я в делах церковных буду таким же полноправным государем, как и ты в делах светских?

– Да.

– Уважил старика. Шутка ли сказать – государем стану.

– Ваше святейшество, я считаю своим долгом уважить всех стариков империи и вас, конечно, в первую очередь, но сейчас не об этом.

– Шучу, не обращай внимания. Продолжай.

– Император не вмешивается в дела церковного управления, а патриарх не вмешивается в государственные дела. При этом государство покровительствует Церкви, а Церковь духовно окормляет государство. Церковь может судить императора, если вопрос касается чистоты его вероисповедания, а так же имеет право ходатайствовать перед императором по любым вопросам, имеющим нравственный или духовный аспект. Духовенство выделяется в отдельное сословие и подпадает под действие только сословного законодательства.

– Льготы нам дашь? – хитро улыбнулся патриарх.

– Не дам, ваше святейшество, – в тон ответил император. – Сословное законодательство будет суровее, чем общегражданское. Например, за убийство или кражу священника накажут вдвое суровее, чем рядового подданного. Некоторые деяния, которые общегражданским законодательством не будут рассматриваться, как преступление, церковным сословным законодательством будут криминализованы. Например, прелюбодеяние и некоторые иные пакости, список которых, я полагаю, вы поможете мне составить.

– Как наказывать-то собираешься?

– Надо тюрьмы строить, – вздохнул император. – Во времена пресвитера преступности не было, во время войны преступникам просто рубили головы. А теперь преступность есть, а войны-то уже нет. Построим тюрьмы, куда будем помещать преступников на разные сроки. Впрочем, некоторым, самым страшным преступникам, всё же придётся рубить головы.

– Жизнь – Божий дар, а ты собираешься лишать людей этого дара в мирное время?

– А будет ли наше время совсем мирным хоть когда-нибудь? Знаете, какие бывают преступники? Вот завелась у нас банда, грабят, убивают, кровь льют потоком, короче, ведут свою маленькую войну. И государство тоже объявляет банде войну. И что потом делать с такими бандитами? В тюрьмы отправить? Нет, таких мы будем казнить. Может быть, когда-нибудь и отменим смертную казнь, но сейчас это невозможно.

– Никогда об этом не думал. Пожалуй, ты прав. Да вот насчёт тюрем. Мне докладывают, что численность монахов у нас сократилась как минимум раза в три, монастыри стоят почти пустые. Иные монахи погибли, как мученики, иные отреклись от веры и подались к безбожникам, иные хоть и не отреклись от веры, но отреклись от монашеских обетов, когда жизнь изменилась.

– Но пройдёт время и монастыри снова наполняться.

– Нет, ваше величество, столько монахов, сколько у нас было, теперь уже не будет никогда. Полагаю даже, что столько и не надо. Монашество – уникальный жизненный путь. Очень тяжёлый путь. Не у многих есть призвание к монашеству. А на закате иоанновской эпохи монастыри у нас расплодились в количестве, прямо скажем, избыточном. Тогда была другая реальность, жизнь в монастыре была приятной и необременительной, многие шли в монастырь ради лёгкой жизни. Но война подвела черту под той реальностью. Монастырская жизнь будет суровой, тяжелой, для большинства – невыносимой. Об этом я лично позабочусь. Мы не позволим монастырям наполняться тунеядцами. Так что монашествующих много не будет, большинство монастырей Церкви не потребуется. Мы передадим их государству, а вы можете некоторые из них использовать под тюрьмы.

– Принято.