Христос и карма. Возможен ли компромисс?

Но некоторые направления буддизма идут еще дальше. Можно, как мы только что видели в вышеприведенной цитате, перенести на себя, пусть и неосознанно, чувства и впечатления, которые до нас когда-то испытал кто-то другой, и все это непреднамеренно, чисто бессознательным сближением. Но можно и сознательно взять на себя бремя, давящее на кого-то другого, из чистого сострадания. Так это объясняет далай-лама. И тут он входит в тот строй мыслей, который сам же и отвергал, как мы видели выше. И, похоже, даже не отдает себе в этом отчет, поскольку сам этот описываемый им здесь механизм сострадания остается для него чем-то исключительным.

Посмотрим на этот текст. В нем сначала далай-лама цитирует одну древнюю знаменитую поэму:

«Вкратце, всем, без исключения, я сумею предложить,
Непосредственно или опосредованно, помощь и счастье,
И вместе с тем то уважение, которого заслуживают матери,
Я возьму на себя их боль и их страдание»[459]

.

А вот комментарий, который делает к этому тексту далай-лама:

«Эта строфа наводит нас на мысль о так называемой практике “дара и взятия на себя”: в порыве любви мы даруем другому собственное счастье и то, что составляет его исток; а в порыве сострадания мы берем на себя его страдания и вытекающие из них последствия. Оба эти качества принципиальны для практики бодхисатвы[460]: сострадание ведет к облегчению страдания другого, а любовь к содействию его счастью. Если мы взращиваем в себе эти добродетели, тогда любое проявление страдания оказывается поводом к тому, чтобы включить в игру дар и взятие на себя. Мы тогда рассуждаем таким образом:

“Вот живое существо в большой беде. Ему очень хочется счастья и облегчения страданий. Но оно ничего не знает ни о пагубных вариантах поведения, которых стоит избегать, ни о правильных и спасительных, к которым стоит стремиться. Такое незнание напрочь лишает его радости. Я же возьму на себя его страдание и дам ему то счастье, которым владею”.

Некоторые исключительные люди со временем стяжали способность к такому поступку, но на самом деле далеко не все в состоянии его совершить… Эта практика связана с дыханием и состоит в том, чтобы вобрать в себя страдание другого вместе с вдыхаемым воздухом и отдать ему счастье вместе с воздухом выдыхаемым».

К сожалению, комментарий к следующей строфе уже немного затемняет этот текст. Далай-лама там настаивает на типичной для буддизма мысли, что мы облегчаем чье-то страдание, но не того, кто страдает: «Сострадание, те, кто его испытывают и те, кто оказывается его объектом, так же нереальны, как фокусы факира: все кажется настоящим, но на самом деле не существует… Личность существует, но чисто номинально, благодаря тому имени, которое выпало ей на долю»[461]. В действительности, личность и в самом деле не существует. Есть лишь соединение души и тела, но и тело тут на самом деле не существует, есть лишь соединение органов; да и органы…

Послушать или почитать такие тексты, и убедишься, что любви между людьми не существует, раз уж не существует самих людей как личностей. И все-таки я думаю, что человеческие отношения между буддистами гораздо теснее, чем те, что описаны ими же в подобных дискурсах. И именно в этой точке, несмотря на разницу в терминологии, христианство может сойтись с буддизмом. Ведь беспрестанную буддийскую проповедь с требованием преодоления всего личного мы обычно воспринимаем крайне негативно, как деструктивную. Христианство же, возвещая «смерть ветхого человека», настаивает при этом на рождении, вместо него, «нового человека». И так появляется идея позитивного преодоления. В христианстве речь идет не о растворении и исчезновении в безличном, но скорее о расширении, в итоге которого каждый уже может отождествить себя с другими.

Но неужели правда, что под словесным выражением у буддизма на самом деле притаилась совсем другая интенция?

И все же и в этом стихотворении, и в той традиции, к которой апеллирует далай-лама, что-то есть от такого таинственного взаимовлияния, которое нам приоткрыли христианские мистики. На уровне объяснений этого остается совсем мало. Мы здесь уже у самого края той «позитивной мысли», которую сегодня поминают где ни попадя. Но вполне возможно и то, что на самом деле эти бодхисатвы прожили опыт, который гораздо глубже, чем их собственные объяснения на этот счет, опыт, который смыкается с опытом наших мистиков.