Христос не еврей, или Тайна Вифлиемской звезды (сборник)

У нас человек каждые два года бросает избирательный бюллетень в урну; он едва знает или даже вовсе не знает, что жизнь его имеет еще какое-то национальное значение; еврей же никогда не может этого забыть. Его Бог обещал ему: «Никакой народ не устоит перед тобой, и ты истребишь их всех», – но тотчас же прибавляет: «Все заповеди, которые Я даю тебе, ты обязан соблюдать!» Таким образом Бог вечно жил в их сознании. Кроме материальной собственности, еврею, в сущности, было все запрещено; поэтому все помышления его были направлены единственно к наживе; только от Бога он надеялся получить наживу. Кто никогда раньше не давал себе отчета в этих обстоятельствах, здесь бегло намеченных, тому трудно составить себе понятие, какую поразительную яркость получила при таких условиях идея о Боге. Правда, еврей не смел представить себе Бога; но Его действия, Его реальное ежедневное вмешательство в судьбы мира было в некоторой степени делом опыта; ведь вся нация жила этим; размышлять об этом было их единственным духовным занятием.

В такой-то среде вырос Христос; из этой среды Он никогда не выходил. Благодаря своеобразному взгляду евреев на историю Он пробудился к сознанию всеобъемлющего арийского культа природы и своего исповедания «tat-twam asi» («и ты еси таков»), в самом очаге чистого антропоморфизма, где все мироздание существовало только для человека, а все люди только для одного избранного народа, следовательно, в непосредственной близости к Богу и к Провидению Божию. Он нашел в Иудее то, чего не мог бы найти нигде в целом мире, – готовую систему строительных лесов, которыми обозначалось, где Он мог соорудить свою новую идею о Боге и о религии. От собственно еврейской идеи после земной жизни Иисуса не осталось ничего – как по окончании постройки храма можно было убрать леса. Однако они сослужили службу, и выстроить без лесов было бы немыслимо. О том Боге, у Которого просят хлеба насущного, могли помышлять лишь там, где Бог обещал человеку земные блага; о прощении грехов можно было молить лишь Того, Кто издал определенные законы… Я боюсь, однако, быть неверно понятым, если стану пускаться в такие частности; достаточно, если я дал общее понятие об этой своеобразной атмосфере Иудеи и тем способствовал выводу, что идеальнейшая религия не обладала бы такой жизненной силой, если б она не была связана с наиболее реалистической, вещественной и, мы спокойно можем сказать, самой материалистической в целом мире. Этим путем, а не вследствие своей мнимой высокой религиозности еврейство стало религиозной мировой силой.

Станет еще яснее, лишь только мы рассмотрим влияние этой исторической веры на судьбу Христа.

Самая мощная личность может действовать лишь тогда, когда ее понимают. Хотя бы это понимание было с пробелами, хотя бы оно даже было иной раз прямым недоразумением, но какая-либо общность чувства и мысли должны установиться связующим звеном между личностью проповедника и толпой. Те тысячи, что слушали Нагорную проповедь, наверное, не понимали Христа, да и как могли они понимать? То был народ бедный, подавленный вечной войной и возмущениями, систематически одурачиваемый своими священниками; могущество слова Христова затронуло, однако, в сердцах наиболее одаренных из них ноту, которая не прозвучала бы нигде в другом месте на земле: не есть ли этот Мессия обещанный избавитель от наших бед и горя? Какая громадная сила заключалась в одной возможности такого представления! Тотчас же связали мимолетное неясное настоящее с самым далеким прошлым и с несомненным будущим, вследствие чего настоящий момент получил вечное значение. Что Мессия, ожидаемый евреями, отнюдь не имел того характера, который придаем этому понятно мы, индоевропейцы, это уже второстепенно [38] .