Христос остановился в Эболи

Эта проблема в своем тройном аспекте существовала до фашизма; но фашизм, хотя он и отрицал ее существование, довел ее до высшей остроты, потому что вместе с ним мелко-буржуазная государственность дошла до своего полного утверждения. Мы не можем сейчас предвидеть, какие политические формы готовятся для будущего; но в такой мелкобуржуазной стране, как Италия, где мелкобуржуазная идеология заразила и городские классы, возможно, что новые формы, которые последуют за фашизмом, путем медленной эволюции или путем насилия и даже самые крайние и внешне наиболее революционные из них, должны будут принять и утвердить разнообразными способами эту идеологию воссоздав таким образом государство, может быть, еще более далекое от жизни, идолопоклонническое и абстрактное; они продолжат и ухудшат под новыми названиями и новыми знаменами вечный итальянский фашизм. Без крестьянской революции у нас никогда не будет настоящей итальянской революции, и наоборот. Эти оба момента сливаются. Южная проблема не решается ни внутри современного государства, ни внутри тех, которые будут следовать его традициям, не противореча ему в основном. Она решится только вне их, если мы сумеем создать новую политическую идею и новую форму государства, которое будет также и государством крестьян, которое освободит их от их насильственной анархии и от их неизбежного сейчас равнодушия. Ее нельзя решить также и одними силами юга: в последнем случае у нас начнется гражданская война, новое ужасное разбойничество, которое, как всегда, кончится поражением крестьян и всеобщим несчастьем. Коренное обновление произойдет только, если будет действовать вся Италия. Нужно, чтобы мы были способны задумать и создать новое государство, которое не должно быть ни фашистским, ни либеральным, ни коммунистическим, являющимися разными по форме и субстанциально одинаковыми в своей религиозной государственности. Мы должны подумать о самых основах идеи государства, о концепций индивидуума, составляющего его основу; и юридическую, и абстрактную концепцию индивидуума мы должны заменить новой концепцией, которая выражает живую реальность, которая уничтожает не поддающееся оценке превосходство индивидуума или государства. Индивидуум не есть замкнутое единство; это — отношение, даже связь всех отношений. Такая же концепция связи, за пределами которой индивидуума не существует, определяет и государство. Индивидуум и государство совпадают в своей сущности и должны совпасть в своей ежедневной практике, чтобы существовать совместно. Бессознательно назревающий поворот в политике заключен в крестьянской цивилизации, и это единственный путь, который позволит нам выбраться из порочного круга фашизма и антифашизма. Этот путь называется автономией. Государство не может быть не чем иным, как суммой бесчисленных автономий, органической федерацией. Для крестьян единственная государственная ячейка, с помощью которой они могут участвовать в многообразной коллективной жизни, — автономная сельская община. Это единственная государственная форма, которая может привести к одновременному решению трех взаимосвязанных аспектов южной проблемы; эта форма сделает возможным сосуществование двух разных цивилизаций без того, чтобы одна подавляла другую или эта другая обременяла первую; только она даст в пределах возможного лучшие условия для избавления от нищеты; и, наконец, через уничтожение всякой власти и всяких чиновных должностей, будь то крупных землевладельцев или местной мелкой буржуазии, возникнет возможность для крестьян жить для себя и для всех. Но автономия сельских общин не сможет существовать без автономии фабрик, школ, городов, всех форм социальной жизни. Вот к каким выводам я пришел за год подземной жизни.

Так я сказал моим друзьям и обдумывал это еще раз, пока поезд ночью въезжал в земли Лукании. Это были первые проблески идей, которые я развивал позже, в годы, последовавшие за испытанием ссылкой и войной. Поглощенный этими мыслями, я заснул.

Я проснулся, когда солнце уже стояло высоко, после Потенцы, среди обрывистых склонов Бриндази ди Монтанья. В воздухе было что-то необычное, но что именно, я не мог еще отдать себе отчета. Мы въехали в долину Базенто, проехали маленькие безлюдные станции Пьетра Пертоза, Гарагузо и Трикарико и вскоре достигли нашей цели: станции Грассано. Здесь мы должны были сойти и подождать, как всегда, несколько часов, пока появится почтовый автобус.

Станция была пустынна; я прогуливался взад и вперед по провинциальной улице, разговаривая с моим охранником. Грассано снова приветствовал меня с высоты горы, как постоянно возвращающееся дружеское видение; но его облик изменился. Тогда я понял, почему мне показался странным пейзаж, когда я увидел его утром из окна вагона. Холм был такой же, как всегда, те же ленивые изгибы и неожиданные трещины до самого кладбища и поселка; но земля, которую я всегда видел серой и желтоватой, стала теперь неожиданно и неестественно зеленой.