Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды

— Да что... — недовольным ясным голосом сказал палач. — Привязать его надо? Надо. Чем привязать? Привязать верёвкой. Вот! А верёвку кто-то стащил. На продажу, должно быть. Как же, если бы того злодея повесить, верёвку его по кускам охотно бы продавали. На счастье. Выгодней было бы.

— Так что, другой нет? — спросил Лотр.

— Так нету. — В глазах у палача была странная меланхолия. — Обеднели. А как его привяжешь без верёвки?

— Найти, — распорядился Лотр. — Служки, бегите хоть по всему городу. Найти! Найти!

— Дохозяйничались называется, — бурчал палач. — Верёвки нельзя найти, чтоб человека повесить. Трудись вот, гори на работе, — хоть бы кто спасибо сказал.

Люди ждали. Стоял и ждал у креста Христос. Глядел на толпу. И под его взглядом умолкали разряженные и расширялись глаза одетых в тряпьё.

— Что с тобой, Каспар, куда смотришь?

— Это я запомню. Это я им запомню.

Ветер шевелил волосы Христа. Он смотрел, он видел лица. Тысячи лиц. Видел живых и убитых. И это было то, бессмертное, имя чему — Народ.

Глава 60 ВЕРА ФОМЫ

Если сильно захочешь, то сбудется всё:
Царство, бунт, любовь и житьё.

Баллада.

Фома видел всё, что видел Христос, хоть глаза его были залиты слезами. Он видел всё, потому что всё понимал. И он не мог больше. Он молился, мучительно призывая всю свою веру, которой у него было очень мало, и всё желание своё, которому не было предела.

— Чуда! Чуда! Не только я — все... Все хотят чуда! Пусть исчезнет с позорного этого эшафота! Пусть исчезнет! Пусть исчезнет!

Он до боли зажмурил глаза, до онемения стиснул волосатые, задиристые, грешные свои кулаки.

— Молю. Молю. Все молят. Пусть исчезнет. Пусть будет в полях. Среди добрых, среди своих... Пусть исчезнет из этого Содома! Пусть исчезнет!

И тогда ударил Перун.

Он ударил так сильно и страшно, что всех хлестнуло воздухом.

Фома раскрыл глаза. Над стеной, над тем, что когда-то было стеной, стояла страшная, чёрная с кровавым подбрюшьем, туча, и оттуда падали камни и тянулся на толпу, покрывая её, удушливый дым.

Но Фома смотрел не на тучу. Он смотрел на эшафот со сломанным крестом. Возле эшафота лежали палач и подручные. Лежали ничком и те, богато разодетые.

А на эшафоте никого не было.

Глава61 БЕКЕШ

...Нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем...

Второе послание к Коринфянам, 6:9.

Бекеш со своего контрфорса видел всё. Видел, как взрыв пороховых бочек вдребезги разнёс стену и обрушил её вовне, на склон, ведущий к Неману. Видел, как грохот и камни заставили всех, кто не ожидал ничего подобного — стражу, именитых и церковников на гульбище, — броситься ничком и как, пользуясь этим, какие-то люди рывком стащили Христа с эшафота и помчались через толпу узким проходом, который сразу затягивался за ними, как затягивается ряской просвет от брошенного в пруд камня.

Затем он увидел, как группа людей перелилась через обломки камней в проломе, услышал через некоторое время шальной топот конских копыт и понял, что люди эти свершили невозможное.

Тянулся над низринутыми дым, и рассеивался, и краснел от яркого огня (запылала конюшня и деревянные сооружения возле стен), но стража уже оклемалась и бросилась к пролому.

Бекеш видел, как какие-то люди, будто случайно, путались у них по ногами, оказывались как раз у них на дороге, падали, как будто от толчков, прямо под копыта выводимым из конюшни лошадям.

Кони ржали и не хотели идти на людей. А мешавшие стражникам по одному рассасывались, терялись в толпе, кричащей и рвущейся к воротам.

А в проломе всё ещё бряцали, звенели мечи. Маленький строй сталью сдерживал тех всадников, что уже могли броситься в погоню.

Бекеш чувствовал небывалое воодушевление, сам не зная почему. Не зная. Ибо это было как раз то, чего не хватало людям его круга.

И ещё он видел, что женщина, красивая высокой, утончённой красотой, шла от эшафота. Она улыбалась, но из глаз её лились слёзы.

— Дальше ничего, — услышал он её тихие слова.

Она шла к опустевшим уже воротам, но казалось, что идёт она в никуда. А за ней, на некотором расстоянии, ехал на коне молодой человек с красивым и умным лицом, которое сострадало, любило, всё понимало и прощало всё.

И Каспар на минуту пожалел до боли эту женщину, красота которой была когда-то такой смертоносной, а теперь такой беззащитной перед бедами, горем и памятью о несчастной любви. А затем снова начал глядеть на огонь и слушать музыку мечей, которая уже затихала (он не знал, что заслон отступал к лодкам, чтобы переправиться за Неман).

Отсветы огня плясали по его лицу, отражались в тёмно-синих, больших глазах.

— Алейза... Альбин-Рагвал, — вдруг тихо, но твёрдо сказал юноша. — Только не пугайся, хорошо?

— Что?

— Я скажу тебе сейчас страшное. То, чего я никогда не слышал. А может, и ты не слышал.

— Ну?