Христос приземлился в Гродно (Евангелие от Иуды)

– Так мы с собою возьмём. – Иаков усмехнулся. – А Христос тебя будет благословлять, чтобы твоя кудель быстро пряла.

– Покажи другое полотно, тканое, если имеешь. – Льстивые глаза Петра как будто зачаровывали. – А мы тебе будем освящать.

– Люди мрут, – тихо сказал Юрасю Раввуни. – А эта… Чтоб её гром сжёг.

Баба с сомнением подала Петру толстенную штуку полотна. Пётр возвёл глаза и что-то зашептал про себя. Никто не заметил, как он неприметно выбил в середину рулона искринки из своей трубки.

– На. Будь благословенна за доброту к нам.

– И к соседям, – с усмешкой добавил Раввуни.

О, если бы он знал, что слова эти нужно говорить не с усмешкой, а с угрозой!

…Баба положила полотно в сундук и снова начала ласково надвигаться на них грудью.

– Прости, Пане Боже. Простите, Божьи гости. Я уж и задержать вас не могу.

Она выдавила их в сенцы, а после на двор.

– Ни на минуточку не могу. За коровками в стадо бежать нужно… Хотя какие уж там коровки. Каких-то два десятка раз по семь. Вы уж как когда-нибудь ещё пойдёте, может, то заходите, заходите.

И хотя все – и она сама – понимали, что за коровами идти рано, сделали вид, что так и надо.

– Мужик когда вернётся? – льстиво улыбнулся Пётр.

– Завтра, любенькие, завтра.

– Так передавай ему привет от Христа с апостолами, – улыбнулся Пётр. – Ещё раз будь благословенна за доброту.

Он знал таких людей.

Путники двинулись своей дорогой, а баба побежала своей.

И когда они отошли уже очень далеко, Лявон-Пётр вдруг расхохотался. Все начали расспрашивать, и тогда он рассказал им всё. Христос аж побелел:

– Вернёмся.

– Поздно. Теперь, наверное, она с лозиной к стаду идёт, а из сундука изо всех щелей дым валит. Пока дойдём… Пока то… А ты что, Иисус? Погони боишься? Мужик завтра вернётся.

– Может, это она затем сказала, чтоб мы вечером не вернулись, – боязливо предположил Андрей.

– Глупости! – ответил Пётр и снова рассмеялся. – Не была бы она такой разумной и не выжила нас сразу из хаты… Ну, начал бы сундук тлеть, приметила бы. А то… «коро-вки», «пусть подыхают»… Вот теперь она, видимо, к стаду подходит… А дым уже из окон.

– Вот что, – проговорил Христос. – Правда, возвращаться поздно. Тогда садись, женщина, на мула и езжай. А мы за тобой. И бегом! Чтобы все эти деревеньки стороной обойти, за собою оставить. Чтоб ночевать во Вселюбе, а то и дальше. Поймают – голову открутят. А в другой раз, Пётр, за такие штуки я все палки обломаю о лысую твою пустую конавку.

Они шли быстро. Почти бежали за мулом. Но всё равно Пётр иногда останавливался и одышливо смеялся:

– Вот скотину гонит… Вот дым увидела…

И ещё через некоторое время:

– Вот подбежала… Дом горит… Бурным, холера на него, пламенем.

И потом:

– Вот пластает!.. Вот ревёт!..

Когда они таким образом уже ночью добежали почти до Вселюба, увидели огоньки и, обессиленные, пошли чуть тише, Раввуни вдруг выругался:

– Ну и дьявол с нею!.. Пусть вся сгорит…

– Ты что? – удивился Юрась.

– А то, – с неугасимой злостью отозвался Иуда. – Пусть горит! – И, помолчав, добавил: – Те у неё так же, видимо, просили о милости. А вся милость – кусок хлеба, чтобы душу в теле удержать, в грязном, паскудном этом мире.

За их спинами было уже очень много вёрст. Они дошли до Вселюба и заночевали в последней, на выезде, глухой корчме.

…А на закате солнца приближались к Вересковой два всадника, один из которых был мужем каменной бабы, а второй – его племянником.

– Видишь? – сказал старший, вытряхивая на ладонь из калиты три золотых. – А ты говорил, чтоб я рост с тех Ходосов не брал. Захотели, так сразу и долг деревенский заплатили… А ты: «Пожале-е-ть, отложить бы немно-о-го». Вот тебе и пожалел бы. Сам видел: пьют да едят. Прикидывались всё, понятно… Нет, правильно учит начальство: не платит мужик подати – разложи его на пригуменье да лупцуй, пока не заплатит. Не бойся – найдёт.

– Да я, дядька, и сам теперь вижу, – уныло отвечал прыщавый племянник.

– То-то. – И шляхтич засунул калиту за пазуху богатой свитки.

– Батюшки, это что же?! – ахнул племянник.

С поворота они увидели яркое огромное пламя, рвущееся в потёмки.

Каменная баба сидела у пылающего дома и выла.

– Это ж как, жена?!

– Хри-Хри-Христос! – сморкалась и рыдала она.

– Знаю, что всё от Бога. – Нагайка в руках мужа вздрагивала.

– З-ло-о в доме Христа с апостолами чествовала, за то Он на наш дом отмщение посла-а-л…

– Какого Христа, бревно ты?!

– Полотна святи-и-ли. Кла-а-ала в сундук. – Морда у каменной бабы была красной, и не плыло разве что из ушей. – От того полотна сундук, а от сундука дом, занявшись, сгоре-е-л… Прокляли-и… Словно жар с огнём то проклятие-е! У-ы-ы-ы!

Муж начинал что-то понимать.

– Говорили, за доброту к ним, к ходо-досо-ов-цам! А тут пораньше за коровами пошла да и увидела дом сожжённый.

– Так чего же ты, холера тебе в живот, за коровами пораньше пошла?

– Хри-Христа хотела выжи-и-ть.