Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

— Клянусь, Ангел мой, всем самым святым… Вами клянусь, Анна Николаевна, выше этого ничего в моей жизни нет. Простите меня!

— И вы простите мне мою вспышку, Александр Алексеевич, мне показалось, что вы в мою тайну вторглись…

— Боже упаси, да лучше б я сам себя растоптал, чем с вами… так… Но вы… вы обещали мне тогда…

— Не выходить замуж?..

— Не выходить замуж. И не вышли.

— Не вышла, но…

— Не любите меня, да?

— Лю… люблю…

— Так за чем же дело стало?! Поехали хоть сейчас венчаться! Сейчас теперь, немедля! Ну, матери моей это, конечно, не понравится, ну, может, и наследства, конечно же, лишить… Но у меня есть еще дядины деньги, и их много, Анна Николаевна, очень много, и скоро уже, через год примерно, я сам смогу распоряжаться ими. Всю жизнь я подчинялся материным капризам, всю жизнь потакал ей… Я вырос маменькиным сыночком — о, как это противно! А теперь я хочу по-своему поступить. В жизни один раз — чтобы навсегда быть счастливым, потому что никто, кроме вас, Анна Николаевна, не может составить полного моего счастья. Поехали венчаться, право, Анна Николаевна, матери моей здесь нет, ваших сейчас тоже никого нет, — поехали! А друзья дадут мне взаймы на этот год, и мы после сможем спокойно на дядины деньги жить… деньги и дом…

— Бог с вами, как же можно без материнского благословения венчаться? И я без папенькиного согласия не могу, мне надо хоть спросить его… И потом, теперь пост, венчаний не бывает…

Шурка тоскливо посмотрел на меня и заговорил совсем уж непонятно и сбивчиво. Я было решила, что он все-таки сильно выпил. Но вином от него совершенно не пахло.

Когда же молодой человек в порыве вновь схватил мои руки и прижался к ним губами и лбом, я почувствовала, что он весь пылает. Мороз, «купание» в сугробе, а может быть, просто нервное возбуждение, — что бы ни стало причиной, Аверов был в горячке.

— Шурка! — жалобно вскрикнула я. — Да у вас жар!

— Простите, Анна Николаевна, мысли путаются…

— Неудивительно. Аграфена! Постели в комнате Николая Николаевича… нет, лучше здесь, на диване, там не топлено… и беги скорей за доктором.

Последующие дни прошли для меня в большой тревоге. Шурка умудрился простудиться очень сильно. Не могло быть и речь о том, чтобы перевезти его хотя бы в его дом в нашем городке. Он часто забывался, бредил и звал меня, но, когда я подходила к нему, не узнавал. Дня через три он вдруг очнулся и потребовал привести к нему священника.

— Нет, вы не бойтесь, Анна Николаевна, я не помирать собрался… Но исповедаться и приобщиться очень хочу. А то потом, когда выздоровею, — забуду. Я ж конченный человек.

Аграфена привела отца Василия из нашего прихода, и тот, накрепко прикрыв за собой дверь в комнату, долго исповедовал Аверова.

Дней через десять Александр поправился настолько, что пребывание его у нас стало довольно обременительным. К тому же вернулись отец и Поля. Приближалось Рождество. Аверов перебрался в свой дом накануне, в самый Сочельник. Прощаясь, он ни словом не обмолвился о том, о чем так много говорил в памятный вечер накануне своей болезни. Мне ничего не оставалось, как принять столь дорогие моему сердцу слова за горячечный бред…

«Он не любит меня!» — решила я, как казалось, раз и навсегда. Да, конечно. Ведь приближается Рождество, а оно мне никогда не сулило ничего хорошего.

XIV

Но на этот раз я ошиблась. На второй или третий день Рождества утром Поля ворвалась в мою комнату с восторженным криком:

— Аня, Аннушка, смотри! Твой рассказ напечатали в «Ниве»! Ты теперь настоящая писательница! — захлебывалась она, размахивая большим пакетом, который только что принес почтальон.

Кроме праздничного нумера «Нивы» с цветной обложкой, в пакете было письмо от редактора — Ивана Степановича В. с просьбой присылать мои рассказы ему и впредь, а также заверениями, что причитающаяся мне за рассказ сумма будет выслана на мое имя через некоторое время.

— Ты видишь теперь, Аннушка, что эта кукла и впрямь волшебная?! — воскликнула Поля, обнимая меня.

Полученные мною вскоре деньги лишь подтвердили это мнение. Их было не очень много, но по нашей бедности сумма показалась мне колоссальной, а любезное предложение Ивана Степановича присылать и другие рассказы давало надежду на подобное вспомоществование и в будущем.

Но и на этом чудеса не закончились. После Крещения я получила еще одно письмо с петербургским штемпелем. Его автор, некто генерал Аренский, извинялся за беспокойство, поясняя, что адрес мой добыл в конторе «Нивы», и интересовался, не родственница ли я его сослуживцу капитану Николаю Ильичу Сторову, которого он считает своим нежнейшим другом, которому многим в своей жизни обязан, но которого лет пятнадцать как потерял из виду, поскольку тот вышел в отставку.

— Папенька, не говорит ли вам что-нибудь имя генерала Аренского?

— Генерала? — почти с ужасом переспросил отец. — Нет! Сослуживец был у меня, дружок закадычный, Сергей Гаврилыч Аренский, капитан, как и я, только ему выходило в подполковники тогда, а мне — в отставку… впрочем, постой, Анюта, если он продолжал служить все эти годы, то, конечно же, должен был генералом стать.