Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

Я ее видел впервые: недавно приехала. Но нашлись знакомые, пригласили к столу, а потом, под утро уже, поехали к ней пить кофе. Собственно говоря, собирался я один, потому что не все ли равно — она ли, другая?.. Но за мной увязалось еще несколько.

Странное впечатление, когда выходишь на улицу на рассвете зимнего дня. Улицы кажутся такими тихими, подметенными снегом, праздничными. Сразу чувствуется почему-то, что по ним будут ходить в этот день спокойно и радостно, потому что праздник… В английских книжках есть такие картинки «Merry X-mas» — «Веселое Рождество».

* * *

У Людмилы Лэн — так значилось в афише — две меблированных комнаты, но, может быть, потому, что мы, войдя, сразу бросили пальто и шубы куда попало, они стали как-то особенно неуютными. На столе стояла маленькая елка с приготовленными свечами.

Людмила сварила на электрическом кофейнике кофе, поставила ликер и, подойдя к столику, стала зажигать на елке свечи. Она, кажется, была трезвее всех.

— Теперь уж скоро утро, — сказал я. — Зачем вы зажигаете?

Она улыбнулась:

— А я для себя… Пейте, пожалуйста. Раз Рождество, значит, должна быть елка… — Она взяла какой-то красный фонарик, лежавший под елкой, осторожно разгладила его, выпрямила, зажгла.

Я подошел и обнял ее за плечи.

— Ну, дорогая… — хотел сказать: «Пойдемте за стол» — и не кончил.

В руках у Людмилы Лэн была мятая, кое-где порванная золотая башенка с алыми окнами из слюды.

— Это что у вас такое?

Она поставила башенку на подоконник.

— Старая игрушка… С детства еще. Мне подарили однажды на елку целый картонный замок… Королевство Алых Башен… И, как ни странно, каким-то чудом все-таки удалось сохранить одну башенку… Я с ней никогда не расстаюсь. В Сочельник зажигаю и ставлю на окно, — может быть, кому-нибудь и посветит этот огонек.

За столом кто-рассмеялся и плоско сострил. Людмила на минуту прижалась лбом к стеклу. Я видел сбоку ее лицо — темные круги под глазами, накрашенные губы, выбившийся пепельный локон. Синие глаза смотрели устало и спокойно. Они больше не удивлялись и не ждали ничего.

Да, теперь я узнал ее — тоненькую Эльфочку из старой усадьбы: старый дом, елка, королевство Алых Башен, и я, двадцатилетний гусарский корнет…

И таким же вот рождественским утром, первый — и последний — наш поцелуй в темной передней.

Я прикоснулся к рукаву, как будто ожидая найти на нем еще тот комочек лебяжьего пуха, зацепившийся за пуговицу шипели, — у Эльфочки был лебяжий халатик, легкий, как снежинка…

Сказать ей? Зачем? Разве она узнает во мне того корнета? Да и я не узнал бы ее, если бы не эта башенка…

Я прошел в другую комнату, разыскал свою шляпу, пальто и вышел на улицу. Было холодно и зябко.

В большом доме с темными окнами, на четвертом этаже, у самого подоконника виднелся слабый алый огонек…

Как кончалась та сказка?

«В королевстве Алых Башен…» — так ведь нет же королевства…

Разве принц пришел обратно? «…Растворилась к башне дверь…»

К черту башню! Нет, не помню…

Как сберечь нам в жизни сказку, если даже в этой сказке — горечь жизненных потерь?

Джером Клапка Джером

Чувствительный рассказ

— А, это вы? Идите-ка сюда! Я хочу заказать вам что-нибудь этакое трогательное для рождественского номера. Согласны, дружище?

Так обратился ко мне редактор Н-ского еженедельника, когда я, несколько лет назад, в одно солнечное июльское утро просунул голову в его берлогу.

— Юмористическую страницу жаждет написать Томас, — продолжал редактор. — Он говорит, что на прошлой неделе подслушал остроумный анекдот и надеется состряпать из него рассказ. А историю о счастливых возлюбленных, очевидно, придется делать мне самому. Что-нибудь вроде того, что человека давно считали погибшим, а он сваливается в самый Сочельник, как снег на голову, и женится на героине. Я-то надеялся хоть в этом году спихнуть с себя эту преснятину, но, делать нечего, придется писать. Мигза я решил приспособить к благотворительному воззванию в пользу бедных. Из всех нас он самый опытный по этой части. А Кегля настрочит едкую статейку о рождественских расходах и о несварении желудка от чрезмерного обжорства. Кегле отлично удаются язвительные интонации, он умеет внести в свой цинизм ровно столько простодушия, сколько требуется, не правда ли?