В 1914–1917 г. вокруг М.-М. составился «Кружок Радости»[102]
, в основном из детей ее друзей, девушек от 16 до 20 лет, целью которого было «писать рефераты на свободно избранные темы и раз в неделю сходиться в том или ином семейном доме для чтения и обсуждения их при моем участии»[103]. Членами кружка были Олечка Бессарабова, Нина Бальмонт, Алла Тарасова, Ольга Ильинская (сестра артиста Игоря Ильинского), дочь Шестова Таня Березовская, Евгения Бирукова (она станет поэтом и переводчицей), Лида Случевская, дочь художника и организатора Музея Игрушки Н.Д. Бартрама Стана, Софья Фрумкина, а также два юноши — внук Ермоловой и будущий известный врач Коля Зеленин и пасынок Бориса Зайцева Алексей Смирнов. Темы рефератов и докладов: «О злой радости» (Т. Березовская), «Пути женской души» (доклад М.-М.), «О молчании» (О. Бессарабова), «О моменте и религии» (собрание у Случевских, март 1917). В 1940-м году «зам. дочери», как называет самых близких слушательниц М.-М., решили праздновать день рождения М.-М. одновременно с 25-летним юбилеем «Кружка Радости»: «Из этого моего “зеленого кольца”[104] на горизонтах наших уцелело 8–9 человек»[105].7
В революционном феврале 1917 г. М.-М. загорелась было идеей организации просветительского издательства[106]
, хотела помочь работе М.В. Шика в одном из «исполнительных комитетов» — «но у нее от слов “директивы” и “номера” разболелась голова, и она ушла поскорее»[107].В мае 1917 г. М.-М. уехала из Москвы в Киев, где пробыла до октября 1919. Здесь она перевела пьесу Р. Роллана «Дантон» (принята к постановке в Московском Малом Театре)[108]
. В августе 1917 г. ушел на фронт ее брат Николай.В конце сентября М.В. Шик сообщил ей, что его дружеские отношения с давней и общей приятельницей Натальей Дмитриевной Шаховской, дочерью известного общественного деятеля, министра Временного правительства и историка, князя Д.И. Шаховского, перешли в новое качество. Одновременно ей пишет и Н.Д. Шаховская: «Вчера стало ясно, что жизнь моя и М.В. — не разделимы»[109]
. Известие, к которому вел ход событий нескольких последних лет[110], оказалось сродни духовному землетрясению и застало М.-М. врасплох: колебались сами основы ее веры. Ей начало казаться, что ангел обернулся демоном. «Не верь, Вава, не смей верить, что черт, появляющийся перед Тобою на стене — это я». М.В. Шик заклинает ее преодолеть искушение безумием: «Вава, не верь ни на один час, ни на одну минуту не смей верить, что Ты одна, лицом к лицу с миром, с ужасами земли, с дуновением преисподней. Я так крепко держу Твою руку, что только смерть сможет вырвать ее у меня, и то смерть не телесная, а духовная»[111].Устраниться, прекратить общение она не может: этого не позволяет сделать очень сильный материнский компонент ее чувства. М.В. Шик — и опора ее жизни, и одновременно духовный сын и брат, нуждающийся в ее поддержке и привыкший находить утешение в заботе о ней. Его письма убеждают М.-М. принять ситуацию тройственного духовного союза: «если Ты от меня уйдешь, мне будет нечем жить»[112]
. Наталье Дмитриевне Шаховской он пишет: «…смею сказать Вам: Наташа, мое дело в отношении В.Г. стало нашим общим, нашим единым делом. Иначе я его не мыслю»[113].Спустя годы после смерти М.В. Шика и Н.Д. Шаховской пережившая их М.-М. написала для детей мемуарные очерки о каждом из родителей. Вот два эпизода из воспоминаний о Н.Д. Шаховской, относящихся к 1914 и 1941 годам, фиксирующих начальный и конечный этапы их взаимоотношений и многое объясняющих в характере Шаховской.
«Наташа Шаховская, молодая девушка, с задумчивой улыбкой разглядывала елочную игрушку, маленького, изящно сделанного верблюда. Это был мой подарок Наташе.
— Почему верблюд? — спросила она, отчасти уже догадываясь…