Хризантема императрицы

– А... а откуда ты все это знаешь? Ну про императрицу, про императора, про Китай, – Леночка тоже встала, ногу тотчас обожгло, точно крапивой. Может, стоит таблетку попросить? Но тогда Герман снова про врача заговорит.

– От нее, – он кивнул в сторону двери. – Дарья Вацлавовна любит рассказывать. Ну и сам кое-что почитал, чтоб знать. Она ж себя считает второй Цыси. Подарок, предопределивший судьбу... только ты не слушай. И не бойся. Я присматриваю за ней, и потому тут безопасно. А скоро и в остальном разберусь.

– В чем?

– Когда разберусь, тогда скажу. Спать иди. Сама сможешь? Или помочь?

Не дожидаясь ответа, Герман обнял ее, пробурчав при этом что-то совсем уж неразборчивое, но вогнавшее Леночку в краску, и потянул в коридор.

– А они и вправду похожи, – сказал он шепотом. – Только не потому, что обе в ядах разбираются, а потому, что драконихи по натуре, до последнего свое стерегут.

– Ты не похож на дракона, – также шепотом ответила Леночка, вглядываясь в черноту коридора. Жутко здесь, и в комнате тоже, а потому хотелось потянуть разговор, откладывая обязательное расставание на пороге комнаты и еще немного, хотя бы минуту, побыть вместе, побыть в безопасности.

– А поначалу никто не похож. Драконами не рождаются.

Герман протянул стакан со свечей и громко уже, деловито добавил.

– Сиди, пойду гляну, что там с пробками.

И в этот момент раздался истошный женский крик.

Наследник

– Не уходи! – Леночка вцепилась в руку. – Пожалуйста, мне страшно.

Она не лгала, на лице ее отражался такой неподдельный ужас, что Герман и вправду испытал желание остаться, утешить, успокоить, уверить, что пока он здесь, все будет в порядке.

Вместо этого он решительно разжал Леночкины пальчики и свечу забрал, велев напоследок:

– Сиди в комнате.

Больше не кричали, более того, в подъезде установилась такая тишина, что слышен был и шелест дождя, и раскаты грома, уже далекие и нестрашные, и радостная мелодия, доносящаяся из-за двери.

Герман решительно нажал на кнопку звонка и не отпускал, пока дверь не открылась. На пороге возник сонный, взъерошенный Шурочка.

– Что?

– Вы слышали? – Герман поднял свечу повыше. Слабый огонек, однако, позволил рассмотреть и халат, наброшенный поверх коротких джинсовых шорт, совершенно не вязавшихся с обычными Шурочкиными предпочтениями, равно как и белая майка, сетку на волосах и растоптанные тапочки.

– Что слышал? – спросил Шурочка, зевнув. – Я ничего не слышал. Я спал.

А музыка за дверью стала громче, и мелодия сменилась, веселая такая. Интересно, откуда она? Света ведь нет.

– Крик громкий был.

– Я снотворное принимаю, – Шурочка попытался было закрыть дверь. – Знаете, совсем плохо со сном... сегодня две таблетки даже. Я ничего не слышал!

Он нервничал и врал, неумело, явно, и музыка выдавала его с головой. Герман решительно оттолкнул Шурочку и вошел в квартиру.

Темно. Пахнет корицей, сдобой, коньяком и сигаретами.

– Что вы себе позволяете? Вы сошли с ума, вы...

Музыка доносилась из крошечного плеера, лежавшего на столике между несколькими свечами, бутылкой вина, бокалами, пепельницей, в которой дымилась сигарета, коробкой конфет и чахлой розочкой в граненом стакане. Хозяйка плеера – Герман сразу решил, что эта розовая игрушка не может принадлежать Шурочке – сидела на диване, закинув ножки на пирамидку из подушек. С виду ей было лет шестнадцать, может, больше, может, меньше – этого Герман не желал знать. Узенькое личико с нервными тонкими чертами, короткие темные волосы, тело неестественно худое и вызывающе-угловатое, дорогое белье и дешевые духи, заполонившие пространство комнаты.

Увидев Германа, девушка недовольно нахмурилась и заявила:

– Мы на двоих не договаривались!

– Я имею право! – взвизгнул Шурочка, обращаясь непонятно к кому. – Это моя частная жизнь!

– Да ради бога. Это она кричала?

– Нет, не она. Не знаю, кто! Уходите! Убирайтесь из моей квартиры! Оставьте же меня наконец в покое!

В этот момент вспыхнул свет, резкий и яркий, выбивший слезу и заставивший выругаться. Зато когда глаза приспособились, стало видно, что лет девице куда больше шестнадцати и сумерки ей к лицу. Лениво потянувшись к пепельнице, она взяла сигарету, затянулась и попросила:

– Милый, не траться на электричество...

Герман вышел на лестничную площадку. Все еще тихо, спокойно... вернуться? Леночка ждет и нервничает, но ведь кричали же.

Он спустился ниже, постучал в дверь к Вельским – не ответили. Приложив ухо к косяку, прислушался. Кажется, в квартире никого не было, но... или все же кто-то есть? Шаги? Показалось? Скрип? Снова показалось? Звуки слишком слабые, чтобы понять.

– Простите, – раздался сзади голос Милослава. – Дело, конечно, не мое, но все-таки, мне кажется, что нехорошо подслушивать.

– Вы слышали крик?

И тут же сам себе ответил: не слышал. Милослав был в синей куртке, которая на плечах, спине и груди почернела от воды, в джинсах, заляпанных грязью, и таких же кроссовках. В одной руке он сжимал зонт, в другой – телефон.

– Простите, но нет. Я вот только что... в магазин ходил, – зачем-то соврал он. – За хлебом.