Хризантема императрицы

Дарья отмахнулась, ничего страшного, она подождет. Она тысячу лет не стояла вот просто так, под дождем, не дышала цветущей черемухой, не ловила губами ледяные капли, не... не сделала столько всего!

– Ах, простите ради Бога, – к Дарье кинулась высокая худощавая женщина в темном плаще. В одной руке ее был зонт, в другой – массивный сверток. – Вы тоже здесь живете? И я! Я ваша новая соседка!

Соседка? Ну да, конечно, ведь прежние соседи переехали куда-то, но это случилось еще в прошлом месяце и не вызвало у Дарьи никаких эмоций, кроме сожаления: новые соседи могут оказаться беспокойными. Что ж, эта таковой не выглядела.

Девушка была молода, лет около двадцати, красива – данный факт вызвал легкое раздражение – и выглядела смущенной. Грузчики меж тем, справившись с трюмо, с грохотом и матом поволокли его вверх по лестнице.

Ну вот, хорошее настроение постепенно улетучивалось: судя по содержимому грузовичка, таскать мебель они будут долго, а значит, и грохотать, и материться...

Что ж, первые неприятности начались.

Леночка

– Так значит, вы утверждаете, что порезались? – взгляд Мирона Викентьевича выражал недоверие. – Пошли мыться, свет погас, и вы в темноте наткнулись на столик.

– Да, – только и ответила Леночка, одергивая подол сарафана.

Не поверит ведь, он же считает ее сумасшедшей, а сумасшедшие убивают. Топором.

Топором убили Евгению Вельскую и сделали это в ее же квартире, и Леночка слышала крик, его все слышали, потому что Женя кричала громко, но Герман, вернувшись, сказал, что все в порядке. Как оно могло быть в порядке, когда Евгению убили?

– И кто может подтвердить?

– Я. Она и вправду упала в ванной. В мусорном ведре осколки лежат, и на плитке кровь, думаю, найдете. И я сам ей вчера ноги бинтовал, – Герман посмотрел на ноги, а за ним и Мирон Викентьевич. Леночка прикрыла голые коленки ладошками и покраснела.

– Хорошо, вы перебинтовали ноги и что?

– И ничего. Сидели на кухне.

– Пили чай?

– Нет.

– Почему?

Леночка с удивлением воззарилась на следователя, ну как ему объяснить, что можно сидеть на кухне и не пить чай? Что не хотелось ей чаю и все. И снова на помощь пришел Герман.

– Я рассказывал Лене одну историю. Проговорили мы где-то с полчаса, может, больше.

– Но света не было? – уточнил Мирон Викентьевич, делая пометку в блокноте.

– Не было. Потом я проводил Лену до комнаты, чтобы она снова не натолкнулась на что-нибудь, ну а потом уже и крик раздался.

– Громкий очень, – на всякий случай сказала Леночка. – Я испугалась.

– А я вышел на лестницу, чтобы посмотреть, что случилось.

И отсутствовал очень долго. Сначала Леночке было очень страшно, одной и в темноте, когда гроза и тени за окном, когда детские страхи, пусть и из знакомых, родных ее воспоминаний вдруг выползли наружу, порождая нервную дрожь и желание спрятаться под одеяло. Она ждала, слушала, смотрела на дождь и пыталась не отсчитывать про себя секунды. Но все равно ведь считала.

Потом свет дали, и ждать стало нестрашно, скорее уж тоскливо. Наверное, следовало лечь спать, ведь само по себе ожидание было бессмысленно, но Леночка терпеливо сидела, убеждая себя, что вот-вот и...

– И все было спокойно, – закончил рассказ Герман.

Ну да, спокойно и хорошо, правда не спалось совсем, и они вместе смотрели фильм, старый черно-белый, с не очень хорошим переводом, но про любовь. И Дарья Вацлавовна, которая выглянула-таки из комнаты, дополняла происходящее на экране ехидными комментариями, иногда смешными, иногда злыми, но всегда уместными. И вечер закончился далеко за полночь, но Леночка еще долго не могла уснуть из-за разболевшейся ноги, зато сегодня проспала почти до полудня.

А потом появился Мирон Викентьевич и сказал, что Женьку убили.

– Вы думаете, это Вельский сделал? – задал Герман вопрос, правда ответа на него не получил. Зато первыми словами, которые произнесла Дарья Вацлавовна после ухода следователя, были:

– Найми ему адвоката.

Объяснять она ничего не стала.

Брат