Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны

В статье Вирджиния рассуждала о том, как администрация Петэна присваивала себе каждый сантиметр пространства в новом штабном городе, включая ванные комнаты в отелях. Но что поразило Лондон, так это ее репортаж о нехватке такси и о том, как ее недавно полученная продовольственная книжка позволяла ей есть только десять унций мяса в неделю и десять унций хлеба в день[43], – никакого риса, спагетти или шоколада. «Я еще ни разу не видела масла. Молока недостаточно, [а] женщины больше не имеют права покупать сигареты», – писала Вирджиния. Эти клочки информации могли иметь жизненно важное значение, и первоначально Лондон больше всего нуждался именно в таких разведданных: Управление готовилось посылать во Францию все больше агентов[44]. Так, например, один оперативник провалился из-за того, что не знал, что во французских кафе продают алкоголь не каждый день, а через день. Это незнание сразу же выявило в нем самозванца, и ему пришлось бежать, спасая свою жизнь, пока владелец кафе вызывал полицию. Поскольку письма подвергались цензуре и немцы прослушивали телефонные разговоры, Вирджиния была ограничена в том, что она могла безопасно сообщать своим кураторам в опубликованных статьях. Некоторые из них содержали заранее согласованные кодовые слова, но в основном она излагала свои мысли en clair, то есть открытым текстом. Она предупредила Бейкер-стрит, что даже семейные открытки, пересылаемые через демаркационную линию, регулярно просматриваются. Ей удалось это с помощью внешне невинной фразы о том, что «не стоит в деталях писать [о себе] или высказывать какие-либо недовольства»[45]. У Лондона не было прямого способа связаться с ней.

Журналистский статус Вирджинии был ее единственной защитой от «садистского и преступного гения»[46] гестапо, члены которого всегда были где-то рядом, даже в так называемой свободной зоне – обычно, правда, одетые в штатское. Так что приоритетом Вирджинии в первые несколько дней оставалось создание прикрытия. Сочетая блаженную улыбку с искренней любовью к Франции и взывая к патриотизму и гордости, она входила в доверие к высокопоставленным чиновникам и полицейским Виши – вскоре они уже ели у нее с руки. Со временем некоторые из них будут рисковать своим положением, чтобы спасти ее жизнь и помочь защитить многих других. Как заметил один историк, «она, кажется, совершенно очаровывала всех, кто ее знал»[47].

Вирджиния также представилась американскому послу, адмиралу Уильяму Лихи, но он оказался более устойчивым к ее чарам. Американский изоляционизм все еще оставался грозной силой, и Вашингтон признавал тоталитарный режим Петэна, несмотря на его очевидные симпатии к нацистам. Действительно, президент Рузвельт вернул одного из своих старых друзей из отставки для помощи в урегулировании отношений с Виши – отчасти потому, что был обеспокоен тем, что Франция может каким-то образом помочь странам «оси» победить Британию. Америка уже отправила Франции продовольствие и другую помощь, чтобы попытаться отлучить их от поддержки Германии и завоевать лояльность. Таким образом, Лихи, который был настолько пунктуален, что магазин чемоданов неподалеку сверял часы по его перемещениям, считал своей первостепенной обязанностью поддерживать вежливые отношения с маршалом. Эти отношения сохранились, даже когда правительство Виши переняло некоторые из худших эксцессов нацистской идеологии под знаменем «Нового порядка»[48] для Франции. Репрессии Петэна в отношении евреев, или «иммигрантов», как он их называл (которым он к тому моменту уже запретил обучаться в университетах и занимать целый ряд важнейших должностей), иногда были более драконовскими, чем гитлеровские. Некоторые из более либеральных коллег Лихи были обеспокоены тем, что его «сочувствие к режиму Виши часто казалось более теплым, чем того требовали соображения дипломатической и стратегической целесообразности»[49].