Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны

Лихи ясно дал понять, что не хочет, чтобы его сотрудники – или другие американцы – участвовали в какой-либо шпионской деятельности в случае, если это испортит его тщательно спланированную дипломатическую хореографию. Он уже заметил независимую и пытливую «корреспондентку» в преимущественно мужском коллективе журналистов и вскоре затаил подозрения. Было ясно, что она ловко располагает к себе ключевых лиц французского чиновничьего госаппарата и получает от них гораздо больше информации, чем ее коллеги. Сюзанна Бертильон, главный цензор иностранной прессы в Министерстве информации Вишистской Франции, была как раз одной из тех, кто с самого начала изо всех сил старался помочь Вирджинии. В этой иностранке было что-то такое, что вызывало доверие Бертильон, и они стали друзьями. Ярая голлистка, Бертильон не только избегала цензурирования статей Вирджинии, но и создала сеть из девяти десятков контактов по всей Франции (включающую мэров, фермеров и промышленников), еженедельно снабжая американку критически важной для британской военной политики информацией. Таким образом Вирджиния смогла отправить разведданные о местонахождении складов боеприпасов и горючего, передвижении немецких войск, промышленном производстве и строящейся нацистской базе подводных лодок в Марселе, которая позже была разрушена бомбами союзников[50]. Действительно, Вирджиния теперь была настолько хорошо осведомлена о состоянии Франции во время войны, что сотрудники Лихи также предположили, что она работает на британскую разведку. Вскоре она убедила некоторых из них помочь ей, несмотря на то, что они рисковали своей карьерой и должны были быть крайне осторожны, действуя за спиной посла. Наиболее видной фигурой из них был американский атташе по вопросам обороны Роберт Шоу, который втайне от своего руководителя контактировал с первыми участниками движения Сопротивления. Позже появились доказательства непосредственного участия в этом и афроамериканского чиновника по имени Джонни Николас, что было крайне нехарактерно для того времени[51]. Более чем вероятно, что они встречались с глазу на глаз, но записей о встречах с Вирджинией по понятной причине нет. Это было в высшей степени смело с его стороны, поскольку в случае возникновения проблем на тот момент не было доступно ни конспиративных помещений, ни поддельных паспортов. Нацисты питали патологическую ненависть к чернокожим, бывшим в то время все еще сравнительной редкостью в Европе. Всякий раз, когда нацисты брали под свой контроль территорию, они пытались собрать всех чернокожих людей с целью убить[52].

Несмотря на прогресс в установлении контактов, Вирджиния в первые дни столкнулась с огромными препятствиями. Вскоре она обнаружила, что Виши, выцветший курортный городок с опереточной атмосферой, был слишком мал и тесен, чтобы вести в нем полноценную двойную жизнь репортера и шпиона. Несмотря на лояльность Лихи в отношении французского режима, его посольство находилось «под постоянным наблюдением»[53]. Город и в самом деле кишел агентами гестапо под прикрытием – и они становились все более хищными. Так называемая свободная зона, возможно, и избежала массовой нацистской оккупации, но, как выразился один историк, находилась «под твердым контролем Германии»[54]. К тому времени Петэну было уже 85 лет, и он был дряхлым стариком. Его поддерживали в тонусе утренние инъекции амфетаминов и, когда они прекращали действовать во второй половине дня, до маршала часто было трудно достучаться – а иногда он просто терял связь с реальностью. Однако Петэна все еще почитали, несмотря на то, что он шокировал многих сторонников по всей Франции своим рукопожатием с Гитлером в Монтуаре, к югу от Парижа, в октябре 1940 года и поддержкой сотрудничества с нацистами. Вопреки ожиданиям, его действия многих убедили в том, что сопротивление немцам равнозначно совершению преступления. Значительная часть населения считала маршала одним из последних воплощений французской чести; идти против героя Первой мировой войны для большей части нации, все еще ошеломленной скоростью и позором капитуляции, было равносильно государственной измене. На юге его считали последним оплотом защиты от полномасштабной немецкой оккупации (и в не меньшей мере от внушающих ужас красных в СССР). Поражение открывало для него возможность получить власть, к которой он так долго стремился. Фотографии Петэна были расклеены на стенах школ и в витринах магазинов; его изображения печатали на монетах и марках.