Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны

Боб, как обычно, был рядом, присоединившись к ним в тот вечер за ужином в Ройбете на деревенской кухне с каменным камином и тусклым освещением. Конечно же, по такому особому случаю Лея Лебра прислала еду с собственной кухни на ферме, и в камине развели огонь, чтобы прогнать осенний холод. Даже во время войны Вирджиния любила, насколько это было возможно, создавать элегантную обстановку; она сделала добротный старый дом с белыми ставнями и скатной каменной крышей уютным и гостеприимным. Те, кто общался с ней в бурные дни после освобождения, помнят ее лучезарной и безмятежной; часто бывая на свежем воздухе и передвигаясь на велосипеде, она загорела, и в своих армейских брюках и армейской куртке выглядела умиротворенно. Это было «счастливое» время передышки, вспоминал сержант Леней[370], и Вирджиния производила неизгладимое впечатление – или, как о ней до сих пор говорят в Ле-Шамбон, les étoiles dans les yeux («звезды горят в глазах»). Многие из ее друзей того времени до конца жизни с удивлением вспоминали контраст между ее завораживающей красотой и военной смекалкой. Никто не догадывался, что она принимала успокоительные, чтобы противостоять неделям и месяцам выживания на таблетках бензедрина, в результате которых у нее развилась хроническая бессонница. Или что она страдала от болезненно зудящей сыпи на спине (позже диагностированной как нервный дерматит[371]), ставшей результатом постоянного напряжения и бессонных ночей. Или насколько одинокой она, должно быть, себя чувствовала.

Пока Габриэль и Эдмон Лебра пересчитывали два миллиона франков, которые привезли новоприбывшие, трое американцев познакомились друг с другом. Вирджиния с недоверием изучала своих соотечественников. Помогут они ей или помешают? Генри Райли раньше жил в Принстоне; он был жизнерадостным, обаятельным и хорошо обученным армейским офицером. У него было все, кроме боевого опыта. Однако внимание Вирджинии привлек более молодой Поль Гойо, который непрерывно курил и дружелюбно болтал на «чистом жаргоне»[372]. На восемь лет моложе ее и на шесть дюймов[373] ниже, он заработал среди тренеров в УСО прозвище «живчик»[374] за неуемную энергию. Родившись в Париже в скромной семье, он ребенком эмигрировал в Нью-Йорк после потери матери, но все еще говорил по-английски с легким французским акцентом. Поджарый, подтянутый, загорелый и всегда улыбающийся, Поль до войны работал поваром, сомелье, разнорабочим и механиком. Он, казалось, мог починить практически что угодно, а также, преуспев в курсе саботажа, еще и взорвать это «что угодно»[375]. Главное, оказалось, что он делал все именно так, как просила Вирджиния, при этом не забывая ее веселить; он был уважителен, но вместе с тем и немного кокетлив. Нед, возможно, его бы не одобрил, но после пяти долгих лет войны Вирджиния была им очарована.

Она рассказала новоприбывшим о работе на земле – о парашютных забросках, об операциях, о поражениях и триумфах, о внутренней вражде французов. Она также объяснила, что ей было приятно видеть их, – но ей никогда не присылали людей, когда это было нужно, хотя она «требовала» снова и снова. Несмотря на усталость, Вирджиния произвела хорошее впечатление. Мужчин восхитили ее достижения и – вопреки тому, что она пережила, – ее жажда сделать больше. Генри и Поль поняли, что прибыли слишком поздно, но «сразу же решили продолжать помогать Диане всеми возможными способами». Это чувство преданности стало еще сильнее на следующий день, когда они встретили Жевольда, который теперь произвел себя в полковники в штаб-квартире FFI в Ле-Пюи. Оба ушли от него с «некоторым отвращением» к политическим играм в целом и к Жевольду в частности за то, что он строил из себя заправского военного, при этом «совершенно не разбираясь в армейской тактике и даже не зная основных законов, регулирующих боевые действия малых подразделений»[376]. Это мнение разделял и Хэллоуз после визита в Ле-Пюи, который Вирджиния теперь называла «бурлящим салатом». Он также был в ужасе от «мошенников», которые присоединились к Сопротивлению через неделю после изгнания немцев и теперь пытались нажиться на их славе. «Многие из них совсем недавно надели форму, налепили майорские знаки отличия и лезли из кожи вон, получая фальшивые звания, – сообщил он. – В отношении этих мошенников из штаба эмоции били через край».