Хромой бес

Для Мендосы и его друга было бы утешением, если бы они попали во власть одного и того же разбойника: цепи показались бы им не так тяжелы, будь они вместе. Но судьба обрушилась на несчастных со всею своей жестокостью; дона Фадрике она отдала корсару из Туниса, а дона Хуана корсару из Алжира. Представьте себе отчаяние друзей, когда им пришлось расставаться; они бросились в ноги разбойникам, умоляя не разлучать их. Но разбойники, жестокость которых не смягчалась при самых трогательных сценах, остались неумолимы. Напротив, считая этих двух пленников лицами знатного происхождения, они надеялись получить за каждого из них хороший выкуп и поэтому решили поделить их между собою.

Мендоса и Сарате поняли, что имеют дело с безжалостными сердцами; они смотрели друг на друга и взорами выражали свою безграничную горесть. Когда же дележ добычи кончился и тунисский пират собрался возвратиться на свой корабль с доставшимися ему невольниками, друзья подумали, что умрут от горя. Мендоса подошел к толедцу и, крепко обняв его, воскликнул:

— Неужели нам придется расстаться? Какая ужасная необходимость! Мало того, что дерзость похитителя остается безнаказанной, нам даже не дано вместе страдать и сокрушаться. Ах, дон Хуан, чем прогневили мы небо, что подвергаемся такой жестокой участи?

— Не ищите далеко причины наших несчастий, — ответил дон Хуан, — в них виноват я один. Смерть двух человек, которых я погубил, хотя и простительная в глазах людей, вероятно, прогневила небо, а вас оно наказывает за то, что вы сдружились с несчастным, вполне заслуженно гонимым судьбой.

Они проливали столь обильные слезы и так рыдали, что прочие пленники были растроганы их горем не меньше, чем своим собственным. Но когда тунисские солдаты, еще более жестокие, чем их господин, увидели, что Мендоса медлит, они грубо вырвали его из объятий толедца и потащили за собой осыпая ударами.

— Прощайте, любезный друг, я вас уже больше никогда не увижу! — воскликнул он. — Донья Теодора не отомщена, — и это сознание будет для меня мучительнее, чем все жестокости, которые готовят мне эти варвары.

Дон Хуан не мог ответить на этот возглас: он так был возмущен обращением с его другом, что голос его осекся.

Порядок повествования требует, чтобы мы последовали за толедцем, поэтому мы покинем дона Фадрике на тунисском судне.

Алжирский корсар взял курс на свою гавань. Прибыв туда, он повел пленников к паше, а оттуда на рынок, где продают невольников. Один из офицеров дея Месоморто купил дона Хуана для своего начальника, а тот определил нового невольника для работ в саду при гареме. Эти обязанности, хотя и тяжелые для дворянина, были ему приятны, потому что давали возможность побыть в одиночестве. В его положении самым отрадным было предаваться на свободе мыслям о своих злоключениях. Дон Хуан беспрестанно вспоминал о них и вместо того, чтобы отгонять печальные образы прошлого, с удовольствием воскрешал их в памяти.

Однажды, не заметив дея, который гулял по саду, он во время работы стал напевать какую-то печальную песнь. Месоморто остановился, чтобы его послушать; голос певца понравился дею, и он из любопытства подошел к невольнику и спросил, как его зовут. Толедец ответил, что его зовут Альваро. Поступив к дею, он почел нужным переменить имя, по обычаю невольников, и назвался так потому, что постоянно думал о похищении Теодоры доном Альваро Понсе; это было первое имя, пришедшее ему в голову. Месоморто, который порядочно говорил по-испански, задал ему несколько вопросов об испанских обычаях и в особенности о том, как держат себя там мужчины, чтобы понравиться женщинам. Ответ дона Хуана пришелся дею по душе.

— Альваро, ты мне кажешься умным человеком, и я не думаю, чтобы ты был простого звания, — сказал он ему, — но кто бы ты ни был, на твое счастье, ты понравился мне, и я хочу почтить тебя своим доверием.

При этих словах дон Хуан бросился дею в ноги и поднес край его одежды к губам, к глазам и ко лбу; потом он встал.