Но усилий напрасных не бросит терцод.
Он поднялся опять, когти в землю вонзил,
Тянет цепи терновые воин без сил.
Держит Цербера стебль мертвой хваткой в петле,
Нерушимая связь не сгорает в угле,
Не пускает убийцу, как смертных — порок,
Душит демона каждый сильнее рывок.
Он оперся на землю и тащит врага,
Сатаны не сдается могучий слуга
И, собрав в себе силы, что рушат миры,
Испустил он неистовства гнева пары,
А затем Цербер снова рванулся вперед,
Чтоб продолжить сражаться за демонов род.
Его силы хватило, и ветви трещат,
Наступает героя Хенона закат.
Розу бога с корнями он вырвал с груди,
Окровавленный воин стоит позади.
Цепи-терни рассыпались, пал и бутон,
Держит руку на ране тяжелой Хенон,
А безжалостный Цербер к нему сиганул,
И защиту златую когтями проткнул.
Под собой он Хенона на землю свалил,
Вырвал сердце героя, кровь бога испил.
Окровавленный бог неподвижно лежал,
Цербер тело когтями-зубами терзал,
Рвал умершую плоть и златую броню,
Предавал душу бога асуров огню.
Так в агонии Ада скончался герой,
Утеряла броня его блеск золотой,
Обагренная кровью, горела огнем,
Но не думал о миге последнем своем,
В сумасшествии боли рассудок пропал,
Позабылись отец, и Дегир, и Тефал,
Позабылась и Гора, защитников мать,
Час Хенону пришел в той войне погибать.
Об одном только думал в последний свой час:
Тот спасен, что Хенона он гибели спас,
Он столицу покинул, исчез вдалеке,
Ту последнюю мысль бог сжимал в кулаке.
Человек будет жить, воин рад оттого,
Но убийца двуглавый оставил его,
Цербер знал, что сбежала из Ада душа,
И в погоню летел, на пути все круша.
Он прошел сквозь врата, гнев взорвался огнем,
В нем зажглась злая память о деле былом,
Заиграл тут же блеском в жестоких глазах
Бесконечность назад позабывшийся страх:
Предводитель терцодов был горд и горяч,
Никогда он по жизни не знал неудач,
Но Владыка мгновенно его подчинил,
Половину народа его истребил.
На глазах у отца его дети горят,
Души мертвых уходят в безмолвие врат,
Там навек в пустоте пропадают они,
Угасают в агонии смерти огни.
И смеялся король, причиняя им боль,
Щедро сыпал на раны кровавые соль,
То терпеть не по силам терцодов царю,
Только тьмы не сумел он разрушить Зарю.
Сатана не желал его жизни лишать,
Заставлял только племя его погибать,
Беспощадно разил невиновных ни в чем,
Инквизитор-правитель крестил их огнем.
Цербер жизни лишить попытался царя,
Поразил его жар, что иссушит моря,
Но асуров владыка развеял то тьмой
И разруху оставил одну за собой:
Вспышка мрака и взрыв, что крушил все вокруг,
И врагов и друзей и вернейших из слуг,
Цербер выжил, но мощь Сатаны ощутил,
Пред Владыкой асуров колени склонил.
Чтоб свой род сохранить, Цербер лег у ноги
И примерял ошейник асуров слуги,
Сатане стал служить против воли своей,
Обречен быть рабом до конца своих дней.
У ворот надзиратель извечно стоит
И огнем беглецов неустанно разит,
А, коль душу не сможет в Аду уберечь,
Тем сумеет на гибель народ свой обречь.
Цербер шанс обретет, как зажгутся огни,
Лицезреть всех терцодов последние дни.
Зная то, он за жертвой сбежавшей летел,
И пустыми глазами на пустошь смотрел.
Человек же бежал, свой покинув острог,
От камней раскаленных не чувствуя ног.
От столицы вдали он остался без сил,
Только знал, что конец ему Цербер сулил.
То увидели боги в сияньи зеркал,
Как во тьме подземелья он светом мерцал.
И узнала Камира того беглеца,
Что бежал со столицы, из Ада дворца.
«Та святая душа! Не забыть мне вовек,
Как явился на суд сей седой человек,
Он был признан святым, но того не желал,
Вновь явился на суд, его взор воспылал.
Там, средь Башни, обители судей-богов,
За сто лет не бывало столь искренних слов,
Он хотел вечно жить средь обычных людей,
Всех святых и богов человек тот мудрей.
Его чистое слово цвело на устах
И превысило божье на Правды весах».
Память правды богиню улыбкой зажгла,
Лайонель возвратится — Камира ждала.
А святой на свободу нашел верный путь,
Чтоб к небесным высотам с земли сигануть,
Чрез пещеру он вышел из адских глубин,
За святым — трехголовых собак властелин.
Зверь бежал и одну лишь преследовал цель:
Чтоб вернулся в столицу беглец Лайонель,
Должен демон святого назад возвратить,
Ведь иначе народу терцодов не жить.
Цербер старца седого догнал над землей,
Был готовым к погибели верной святой,
Ожидал он, закрывшись руками, удар,
Цербер прыгнул к нему, кровожадный кошмар.
Но достичь своей цели терцод не сумел,
Он зубами на острый клинок налетел.
Между зверем и жертвой возвышен герой,
Возвратился из мертвых он искрой святой,
В Саламандра огне новых сил приобрел,
Чтоб вернуться к сраженью с сильнейшим из зол.
Воин к бою с чудовищем адским готов,
Час настал беспощадной дуэли врагов.
Цербер пастью меча острие зажимал,
Не сдавался под натиском воин Тефал,
Он руками усердно давил на клинок,
И чудовища черные брыли рассек.
Демон взвыл и поспешно назад отступил,
Мрачным взглядом он воину гибель сулил,
В нем от боли ненависти искра зажглась.
Ядовитая черная кровь полилась.
Но за гневом и обликом злобным своим,
Он в глубинах души был взволнован другим,
И все мысли терцода совсем о другом,
Что заставило насмерть сражаться с врагом.
Истребит всех терцодов асуров король,