Хроника двойного контракта

— Увидев у вас «работу» Шальке под названием «Закат» Рериха, сначала я не удивился. Я удивился, когда увидел рядом с ней подлинник Рериха. А когда увидел в вашей спальной комнате «Ущелье среди скал» Фридриха, «работы» Шальке, вот тут я удивился не на шутку! Во-первых, настоящий ценитель никогда не разместит подлинник рядом с копией, бок о бок. Во-вторых, подлинник можно в одиночку повесить в спальне. От посторонних глаз подальше, к себе — поближе. Вы — безусловно, знаток живописи и ее ценитель. Вы бы повесили подлинник рядом с копией только в одном случае — если бы копия была… подлинником! Я об этом сразу не подумал. А потом — догадался, что сначала все три картины в вашем доме были «копиями», но вы не выдержали и с одной из них сняли защитный слой. Вы не могли ею любоваться из-за мазни Шальке, а сердце требовало этого! Я прав? Ну, ответьте, я прав?!

— Прав. — Голос Шкурко был заметно осипшим.

— Отлично… Далее я могу только предполагать. Между вами и Шальке произошло какое-то недоразумение. Одним словом, вы, Александр Олегович, перестали выполнять какие-то пункты вашего соглашения, в результате чего Шальке стал высказывать вам свои претензии. Помимо претензий наверняка присутствовал, или, как вы, депутаты, говорите — имел место, — шантаж. Причем этот шантаж был исполнен в духе «а-ля Шальке» — тонко и взрывоопасно.

— Он выставил мне счет… — Шкурко сидел, опустив голову. Если бы я захотел, то легко бы смог выдернуть у него из руки кольт. Но необходимости в этом не было.

— За непроданные картины?

— Да. И собирался забрать все подлинники…

— Тогда вы, понимая, что, помимо потери картин, вас ждет еще и разоблачение…

— О разоблачении я и не думал, — перебил меня Шкурко. — Зачем ему меня разоблачать, если он заберет подлинники? Он становится главным подозреваемым, не так ли?

— Верно. Но, продав картины, Шальке может наказать вас потом, не так ли? — повторил я его фразу. — Когда уже никто не сможет доказать, что он — преступник. Боялись вы разоблачения, боялись… Если бы не боялись, то не заварили бы всю эту кашу… Итак, с этого момента начинается то, из-за чего мы тут все, собственно, собрались. Шальке прилетает в Россию, чтобы начать «разборки» с господином Шкурко. Со своим подельником…

— Поосторожнее, уважаемый… — Шкурко сдвинул брови и поправил на колене пистолет.

Я пропустил его слова мимо ушей. Мне нравилось играть свою роль так же упоенно, как моему знакомому Смелому Охотнику в окружении Бабушки и Серого Волка…

— В тот момент, когда Шальке появляется в нашем городе, депутат Шкурко занимается законопроизводством в Москве. Узнав о прибытии важного гостя из Германии, он делает необходимые, заранее обговоренные распоряжения по телефону. Делает их так, что понять, о чем идет речь, может только один человек — его супруга. Вот тут-то на сцене и появляется Любовь Витальевна. Ей, человеку, имеющему соответствующий «вес» жены депутата, ничего не стоит выйти с предложением о назначении ее президентом футбольного клуба. Смысл? Он в следующем — супруги Шкурко решают навсегда покинуть родину, прихватив для этого самое необходимое. Это мера настолько же вынужденная, насколько и желанная. Однако картины картинами, но нужны еще и живые деньги. Эти деньги достать можно. В Москве. Главное — сделать все одновременно. Перевести деньги, реализовать по старым каналам некоторые картины и развязаться с Шальке, который повис на хвосте, как ядовитый репей, готовый в любой момент вонзиться в кожу. Итак, на сцене — Любовь Витальевна Шкурко…

— Поосторожней, негодяй!., - депутат взъерошился, как хулиганистый воробей.

— Что, не упоминать это имя всуе? Я понял, больше не буду. Назовем этот факт по-другому. Любовь Витальевна начинает действовать… А вообще-то ты, морда козья, вместе со своей сукой… закройте-ка рты, пока я не рассвирепел!!! Не нравится обращение?! Я вас сейчас начну именовать не иначе, как козлом и сукой!!! Понял, козел?! Я еще не дошел до самого главного, а когда дойду, ты моли бога, чтобы я от злости не потерял рассудок!!! Понял?

По гробовому молчанию четы Шкурко я догадался, что они поняли.