– Ты новый корабль изобразил? – хмуро повернулся к Зарубу Салямский.
– Нахожусь в творческом поиске. Чуток сошел с круга.
– Ты давай, брат, возвращайся на круг. Или я тебя сам с него вышибу.
– А где же остальные сотрудники? – попытался я перевести разговор на позитивные рельсы.
– Со мной только избранные, – посуровел Аркадий. Нанизал на серебряную вилку маринованный скользкий рыжик. Пригубил рюмку армянского коньяка. Смачно заел. – Каждую ночь мне непременно снится кораблик в бурном море и белая кобыла выскакивающая из чащи леса. Вот я этот сон и пытаюсь картинами Заруба смазать. Так сказать, клин клином.
– А мы-то думали что-то фрейдистское, – очистил я банан.
– Ни боже! Скорее по Карлу Юнгу. Все на тончайших ассоциациях.
Я оглянулся. Заведение пусто. Оно и понятно – цены, сука, кусаются. Как, верно, кусаются и живые аллигаторы, резвящиеся под хрустальным полом.
– Опасаетесь? – взяла меня под локоть брюнетка Галина Алексеевна. – Зря! Они, что овечки.
– Аллигаторы питаются только раз в месяц, – положила в тарелку крокодильего мяса блондинка Елена.
– Вдруг именно сегодня у них день кормежки? – волосы на моей голове зашевелились, одно земноводное глянуло мне прямо в глаза.
– Пол сделан из бронебойного хрусталя, – усмехнулся Салямский. – Его и танк не пробьет. По крайней мере, так уверяет администрация.
– В этом-то и вся фишка… – с треском жевал пупырчатый огурец живописец Заруб. – Чувство близкой смертельной опасности!
Загорелся экран огромного монитора. На нем появился хор Российской Армии. Грянула величавая песня. Понизу экрана пропечатывались субтитры.
Сподвижники Салямского запели с энтузиазмом. Громче всех голосил Заруб Махмутович. И если в бытовой речи он говорил явно с грузинским акцентом, то песню о сталинском воинстве распевал чисто по-русски.
Салямский пел шепотом. Из его уст нельзя было разобрать ни одного словечка. По толстым щекам Аркадия Владимировича струились скупые мужские слезы.
Я толкнул инспектора:
– Самое время его спросить о вертикальном шкафе. Глядите, как он расчувствовался.
– Подождем чуток. Я нужный миг чую интуитивно.
Песня закончилась.
Салямский вытер слезы ресторанной салфеткой.
– Какие люди были, блин?! – произнес тоненько.
– Предлагаю всем выпить стоя за моего земляка. За товарища Сталина! – поднял рюмку Заруб Махмутович.
– Нет, – нахмурился Салямский. – Мы лучше стоя выпьем за сегодняшнюю вертикаль.
– Как же здесь хорошо! – одернула короткую юбку Елена, ястребиным взглядом скользнув по ширинке Салямского.
С экрана же полилась новая песня:
Песню эту за столом исполнили вяло. О Сталине с яростью, а тут по инерции.
К моему уху склонился Салямский:
– Меня больше всего волнует этот шкаф. Как туда попадают бабки – выше моего разумения.
– Может, ночью подкладывает курьер из Газпрома? – предположил я.
– Так ведь деньги появляются, если только я открою.
– Ну да…
– Мистика! Будто зайца достаю из пустого коробка за уши. И фокусником каждый раз оказываюсь именно я.
– Вы бы радовались! – усмехнулся Рябов.
– Да я же с ума схожу от этого шкафа. Может, именно поэтому перманентно впадаю в детство. Требую себя купать в корыте. Теребить петушок. Так хочется спрятаться от этого кошмара за материнской доброй юбкой.
– А почему вас позвали в Газпром? – сыскарь навалил себе в тарелку салат из манго и авокадо.
– Я же троюродный племянник Алексея Мюллера. Как-то поздравил его с Днем России открыткой, он позвал. Дал хлебное место.
– А до этого кем вы работали? – подцепил я вилкой кусок крокодильего мяса. Разжевал. Ничего… Вроде куриного.
– Учителем пения в тюремной школе. На Колыме.
– Какой счастливый зигзаг судьбы! – ковырялся Рябов в зубах балабановской спичкой.
Салямский передал метрдотелю визитку с заказом песни.
Метр с уважением склонил набриолиненный пробор головы.
На экране вновь возник хор Российской Армии.
Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас…
– Все танцевать! – с властным выражением лица встал Салямский.
Вопреки музыкальному посылу Заруб Махмутович пошел по кругу в национальном танце, эдаким грузинским соколом.
Галя и Лена выступили на хрустальный пяточек танцпола лебедушками. Черная лебедушка и белая. Ведьмы ли они? Вряд ли…
Салямский танцевал сомнабулически, еле передвигая ногами. Похож был на обрусевшего пингвина, толстого и манерного.
Я тоже было ринулся к пяточку, да Рябов придержал меня за полу пиджака:
– Не дергайтесь!
На словах «Из тысяч грозных батарей, за слезы наших матерей, за нашу Родину – огонь! Огонь!» в зал вошла худенькая и высокая девушка в кожаном костюме. На плече у нее лежал гранатомет.
Рябов схватился за кобуру потайного браунинга: