Хроника гнусных времен

— Она ошибалась. — Кирилл вовсю злился на Настю, которая наскоро советовалась с Мусей, что привезти из города. Как будто Петергоф был за триста километров от человеческого жилья. Давно бы уж уехали, если бы не она!

Он нетерпеливо посигналил, заставив дам вздрогнуть и посмотреть на него с негодованием.

— Соня, садитесь.

— Сонечка, а ты куда? Тебе зачем в город?

— У меня развалился фонендоскоп, — сказала Соня, и Кирилл взглянул на нее внимательно. — Я не могу маме давление померить. Мне нужно взять из дома запасной. Кирилл обещал меня… подвезти. Тетя Юля, вы присмотрите пока за мамой, ладно? Она не любит одна оставаться, еще пойдет куда-нибудь и свалится.

— Ну конечно, — согласилась Юлия Витальевна, и было непонятно, к чему это относится: к тому, что она присмотрит или что тетя непременно свалится.

Прибежала Настя, проскользнула между теткой и матерью и открыла переднюю дверь.

— Вот и я, — объявила она, запыхавшись, — мы решили, что вечером можно поджарить курицу на вертеле.

— На чем? — переспросил Кирилл. Просто так переспросил. Потому что она ему очень нравилась.

— На вертеле. Напомни мне, чтобы я купила три курицы.

— А вертел?

— Да ну тебя, Кирилл! Соня, что ты не садишься? Мам, вы чего пришли?

— Проводить вас, — ответила Юлия Витальевна и улыбнулась ей, — во сколько вы вернетесь?

— Часов в шесть. Мам, только в десять минут седьмого панику поднимать не надо. И попроси папу, чтобы он попробовал, работает гриль в нашей плите или нет. Его только на Рождество включали. Соня, садись!

— А твой кавалер, оказывается, не такой никчемный, как говорила мама, — встряла тетя Нина, — и машина у него замечательная.

Настя посмотрела на машину. Кирилл закатил глаза.

— Мы сегодня поедем или так и будем обсуждать мою машину?

Обежав «Субару», Настя открыла Соне дверь и подпихнула ее вперед. Соня оглянулась на тетушек, но все же села. Настя плюхнулась на переднее сиденье, и Кирилл нажал на газ.

— Что ты так долго! Я думал, меня из-за этой машины в милицию сдадут. Соня, куда мы едем? Вы знаете адрес?

Она молчала, и Кирилл повторил:

— Соня? — и посмотрел на нее в зеркало заднего вида.

Она сидела, напряженно откинувшись выпрямленной спиной, и водила ладошкой по обивке.

Настя оглянулась и посмотрела на нее:

— Соня!

— Что? — Та отдернула руку от обивки, как будто ее застали за чем-то неприличным.

— Куда мы едем? Где эта ювелирная контора?

— А… на Университетской набережной. Я покажу. Только я хотела сказать, — она упрямо поджала губы и посмотрела в сторону, — я хотела сказать, что не верю вам, Кирилл. Никто не мог звонить со Светиного телефона. Я не понимаю, зачем вы это выдумали. Чтобы утешить меня?

— Утешение — хоть куда, — пробормотал Кирилл, — сейчас мы все проверим. Ваш ювелир скажет нам, звонил он или не звонил. Подделка или не подделка ваше ожерелье.

— Я не хотела вмешивать в это дело посторонних, — сказала Соня мрачно, — а вы меня заставили. Зачем? Чтобы все убедились, что бабушка меня тоже терпеть не могла?

— Сонечка, что ты говоришь? — спросила Настя и повернулась к ней всем телом, ухватившись руками за кресло. — Бабушка тебя любила, и мы тебя любим.

— Я знаю, — перебила Соня, — я знаю, как вы меня любите.

— Мы тебя любим, — повторила Настя тихо, — у тебя мама очень трудный человек, но…

— При чем тут мама!

Она ненавидела, когда ее проблемы разыгрывались в спектакль. Она не умела и не желала ни с кем их обсуждать.

С тех самых пор, как отец аккуратно собрал свои вещи в четыре чемодана — каждый немного больше другого, — и вызвал шофера, чтобы забрать их, и присел на диван отдохнуть, как будто после трудной работы, и привычным движением включил телевизор, и спросил у Сони про институт, и улыбнулся ей всегдашней улыбкой. А потом из комнаты выскочила мать и стала бегать вокруг стола и кричать, что она зарежется, а он сказал «ты мешаешь мне смотреть», а маленький Владик бегал за ней и рыдал так, что Соне казалось, у него вот-вот лопнет что-нибудь внутри, а она не сумеет помочь, она же не настоящий врач! Потом мать стала бросаться к окнам и кричать, что она прыгнет, и они оттаскивали ее уже вдвоем, Соня и Владик, а отец все сидел на диване с напряженным и грозным лицом и смотрел в телевизор, а потом встал и вышел, оставив свои чемоданы, и мать побежала за ним, упала и покатилась по лестнице прямо ему под ноги, и все соседи смотрели из своих дверей, а некоторые выскочили и стали поднимать мать с цементного пола лестничной площадки, а отец брезгливо перешагнул через нее и вежливо поздоровался с кем-то из соседей, старомодно приподняв шляпу.

Все это было только началом грандиозного спектакля, который тянулся много месяцев и закончился тем, чем закончился — Соня бросила институт, Владик как будто обезумел, а мать превратилась в постоянно всем недовольную истеричную старуху.