Хроника гнусных времен

Никто из них не нацепил бы на себя очки вверх ногами после трех поцелуев в машине.

Большинство из них старательно изображали из себя леди, играли в какие-то сложные игры, заставляя его подыгрывать и делать вид, что он верит, будто они — леди.

Настя вся — от очков и до ногтей на ногах — была настоящая.

Именно поэтому он не знал, что станет с ней делать, когда все закончится.

Она вздохнула рядом, завозилась и повернулась к нему спиной, устроившись щекой на его ладони. Как будто так и надо. Ему было неудобно, ее локоть давил ему в грудь, но он терпел, а потом вдруг рассердился.

Почему он должен лежать и думать тяжкие думы, а она спит и ничем ему не помогает?!

Он вытащил ладонь из-под ее щеки, но она не проснулась. Ему очень хотелось ее разбудить, и он понимал, что просто так будить ее среди ночи — свинство.

Тогда он выбрался из постели, нашел на полу свои джинсы, которые бросил, когда она вечером прыгнула на него, и вышел с сигаретой на балкон.

Было очень тепло, странно тепло, и он в который раз подумал, что такое лето на Балтике случается, наверное, раз в пятьдесят лет. Пахло садом, близкой землей, смолой от елки, которую он однажды держал за колкую лапу, и водой из Финского залива.

Где-то открылось окно, и он, вздрогнув, посмотрел вниз.

Опять ночные гости?!

Внизу никого не было, и больше никаких звуков не доносилось из спящего сада, и Кирилл вздохнул, решив, что от тайн, которые скрывает этот дом, у него начался приступ паранойи.

Тайны, черт их побери.

Он вернулся в комнату и постоял над спящей Настей, понимая, что больше ни за что не заснет. Иногда с ним такое случалось — бессонница являлась из глубины перегруженного сознания, гадко усмехалась и усаживалась рядом с ним на постель. Он знал, что прогнать ее можно, только сделав вид, что ему нет до нее никакого дела.

Может, все-таки разбудить Настю?

Он не стал ее будить. Он поцеловал ее в щеку кротким целомудренным поцелуем, от которого самому стало тошно, нацепил джинсы и вышел в коридор.

Он возьмет в библиотеке книжку, поставит чайник и посидит часок на кухне с книжкой и горячим чаем. Все лучше, чем маяться, не спать и препираться с бессонницей, уговаривая ее проваливать к черту.

Дом спал, только луна бродила по темному коридору, по кухне, по плиточному полу на террасе, который светился странным ночным светом. Отчего-то Кириллу было неуютно, и он пожалел, что не надел майку. Как будто луна его смущала.

Ощупью он пробрался в кухню, зажег газ, разом осветивший кухню загадочным синим светом, и тут только вспомнил, что чайник сегодня погиб, источая тот самый «насыщенный аромат», который так расхваливал Дмитрий Павлович. Кирилл пробормотал себе под нос какое-то ругательство, полез за туркой и ударился босой ногой обо что-то твердое и мокрое.

Он зашипел от боли — пальцы как будто свело, — присел и увидел на полу старый велосипедный насос, невесть как попавший в кухню.

Скорее всего придурок Владик что-то делал со своим велосипедом, да так и бросил насос посреди дороги.

От злости Кирилл еще раз пнул насос ногой — несильно, чтобы не дай бог не разбудить кого-нибудь, к примеру бдительную тетю Александру, — налил в турку воды и поставил ее на огонь.

Почему Соня так испугалась, когда увидела у него в руках свою сумку? С кем ночью разговаривал Сергей? Что именно он собирался узнать завтра?

Для кого предназначены ампулы в металлической коробочке?

Кирилл задумчиво смотрел в огонь, когда совершенно отчетливо услышал, как стукнуло об пол что-то тяжелое. Он замер, но больше не доносилось ни звука. Он выключил газ, сиплое, еле слышное гудение мешало ему, и, осторожно ступая, выглянул в коридор.

Тишина. Лунный свет. Сухие цветы в высоких вазах.

В ушах тоненько зазвенело, и он потряс головой, надеясь вытряхнуть звон. Ничего не происходило, но он знал — что-то случилось. Знал совершенно точно, наверняка.

На притолоке возле двери Настя держала большой старый фонарь. Кирилл брал его однажды, когда искал в сарае какие-нибудь подходящие башмаки. Он осторожно взял фонарь и бесшумно обулся.

Дверь на улицу была закрыта. Он посветил — щеколда задвинута, все в порядке. Садовая дверь тоже была заперта. Он взялся за ручку и навалился как следует.

Нет. Дело не в этом. Все закрыто.

Он стоял в темном коридоре и быстро соображал, что делать дальше. Ломиться в комнаты? Открывать все двери подряд? Устроить большой переполох? Вогнать наконец-то в гроб тетю Александру?

Он пошел по коридору, и ему казалось, что подошвы его ботинок грохочут по полу, как будто колонна демонстрантов двигается по Красной площади.

Комната Настиных родителей. Кирилл приостановился. Тишина.

Но в этом доме такие двери и стены, что разобрать, что за ними происходит, — невозможно.

Комната Нины Павловны. Снова тишина.

Впереди комнаты Сергея, Сони и ее мамаши, а дальше гостиная и библиотека. Туда можно зайти, не опасаясь, что кто-то подскочит с воплями: «Спасите, убивают!»

Кирилл миновал дверь Сергея и уже прошел было дальше, но внезапно остановился и оглянулся. — Фонарь он не включал.