Хроника лишних веков (рукопись)

— Достойный Феодосий, ты ведь тезка своего базилевса. Скажи, откуда ты родом?

— Из Константинополя, гипостратег. Тебе известно, — под стать своему облику густо пробасил подданный императора, правившего в ту пору Восточной Римской Империей.

— Прекрасно, Феодосий. Ты — торговец оружием… Везешь его на Данувий из пределов Империи.

— Не только мечи, гипостратег, не только, — солидно намекнул негоциант.

— О да! Наборную сбрую, пояса, золотую чеканку. Скажи, Феодосий, ты молишься о здоровье и благополучии базилевса?

Кусты бровей настороженно шевельнулись… будто в них зайцы прятались.

— Как и ты, гипостратег…

— Базилевса Аттилы, я имею в виду…

— Вблизи великого трона трапезую, о его устроении и молюсь.

— Разумно отвечаешь, Феодосий. С твоей легкой руки все кузнецы и чеканщики Константинополя сыты. Ведь ты скупаешь их товар оптом? И здесь получаешь за свои мечи золото, которое течет в державу гуннов прямо из казны твоего высочайшего тезки-земляка в виде платы за душевный покой… или, можно сказать, за соблюдение девственности границ и крепостных стен Константинополя.

Благородное собрание сдержанно посмеялось. Глаза Демарата посверкивали — влажный блеск с кровинкой.

— Потом ты возвращаешься на родину и за то же золото вновь наполняешь свой обоз вещами, нужными для войны и для пиров.

— Не на все золото, гипостратег, — ухмыльнулся купец Феодосий. — Один золотой кладу под порог и один оставляю жене.

— Ты — мудрый торговец, всем известно. Но скажи, Федосий, как бы попало золото твоего тезки-базилевса прямо в твои руки, а из твоих рук — в карманы константинопольской черни, если бы базилевс Аттила ушел с Данувия, предположим, в аравийские пустыни.

Купец раскрыл большой, темный рот и гулко, густо рассмеялся, а закончив это важное дело, подвел торговый итог:

— Не будь базилевса Аттилы, слава ему во веки веков, подданные Восточной Империи погрязли бы в нищете!

Демарат устремил свой разгоревшийся взор на меня:

— Вот видишь, посланник, народу великой Империи никак не прожить и не обойтись без варваров, а предстательствует пред ними за славный римский народ добрый и богатый Феодосий. — И вновь на купца: — Вспомни, добрый Феодосий, нет ли в твоем обиходе каких-либо особых молитв о тех мечах, что ты везешь на Данувий… Я же, тем временем, представлю посланнику нового Вергилия.

Жестом знаменитой статуи императора Августа гипостратег указал на затесавшегося в маститую компанию юношу. «Юноша бледный со взором горящим» был одет легко, светло, по-древнегречески.

— Вот он, наш прекрасный юный Аристид. Оцени его слог, посланник… Прочти нам, Аристид, свое недавнее творение «К туманам италийских лугов».

Юноша вздохнул, бледно порозовел и, обведя слушателей отрешенным взором, запел. Голос был некрепок и ломался, но все же благозвучие ясной эллинской речи радовало слух, и картины «туманов», «лугов», «доспехов Аякса потускневших, холодных, покрытых росой» (и как бедолага Аякс очутился на италийских лугах? Неужто он не погиб в морских волнах, а погнался от Трои за ее последним защитником Энеем, первопредком римских императоров?!) — в общем все это звучало приятно.

Древние римляне вместе с еще более древними греками повспоминали еще более былые времена и, грустно помолчав, сошлись в общих аплодисментах.

— Благодарим тебя, сладкоголосый Аристид, — сказал гипостратег, окончательно взявший в руки бразды собрания. — Но отчего же ты здесь, а не в Афинах? Или, на худой конец, в Равенне? Отчего же ты творишь свои «Энеиду» здесь, среди конского дерьма, среди варварских кибиток? Что же не щедрая рука Валентиниана или Феодосия питают тебя? Почему не слышат твоих поэм их царственные уши?

— Разве мы мало беседовали с тобой об этом, гипостратег Демарат? — вытягивая шею, поэтически плавно произнес юноша бледный.

— Со мной. Но не с живым гиперборейцем. Поверь, Аристид, ему известна тоска по былым временам, он поймет тебя.

Юноша бледный заговорил почти стихами: «о последних временах», «о падении империй», «о старческой глухоте оракулов Эллады», «о подлых, бескровных и трусливых сердцах последних правителей». Я же согласно кивал — все кивал, кивал и кивал…

— О новой «Энеиде» я упомянул неспроста, — заметил Демарат. — Наш юный Вергилий нашел древнюю дощечку со священной надписью. Великий базилевс Аттила приходится прямым потомком царю Тесею, основателю Афин. Когда царь Тесей, ступив на берег Крита, пошел в Лабиринт и стал разыскивать в его темных углах Минотавра, он повстречал в темноте некую царевну-амазонку… Как величали ее, Аристид?

— Кикнейя, — ответил поэт, приопустив ресницы.