Хроника любви и смерти

«Народ любит меня, — и я могу повседневно видеть разнообразные проявления этой любви. Вот ведь грязно, слякотно, а упадают на колена, завидя меня. Это все простодушные люди, рабочий люд, они видят во мне своего освободителя и благодетеля. Интеллигент довольствуется поклоном, снимет шляпу, чиновник, снявши шляпу, прижмёт её к сердцу и станет верноподданно есть меня глазами, ловя мой взгляд».

Порой его забавляли эти разнообразные проявления верноподданничества. Александр был склонен к простоте, однако положение обязывало. И не препятствовал ревностному соблюдению дворцового ритуала. Это было то, что казалось ему незыблемым, хоть и пустым и неискренним по содержанию. Есть вещи, которые нельзя ни отменить, ни запретить, они прилежат к освящённой веками традиции. Вот, например, свита, та же охрана. Даже Пётр Великий, обладавший в совершенстве уверенностью в себе и своеобразным бесстрашием, даже он, переживши в младости расправу с Нарышкиными, стрелецкие бунты, окружал себя на выходах верными людьми...

Александр ещё не так давно любил прогулки в одиночестве. Правда, главным образом в Царском Селе и, безусловно, в Ливадии. Петербург город пёстрый и небезопасный. В него беспрепятственно стекаются со всех концов империи люди, выпавшие из-под взора полиции и жандармерии...

Похоже, один из таких медленно движется ему навстречу. Прямое пальто застёгнуто, правая рука в кармане, ладонь левой — в движении, словно бы нащупывая чего-то либо выдавая нервное напряжение обладателя. Расширенные глаза в упор глядят на Александра...

Он всею кожей почувствовал опасность...

Глава десятая ПОД НЕБОМ МЕСТА МНОГО ВСЕМ...

Я не далёк от двора, но никогда не был

близок ко двору, испытал много неволей,

но всегда боялся неволи придворной более,

чем других. Видел много плоскостей,

но редко встречался с плоскостями до

того плоскими, как придворные. Они

вызолочены, но сусальным золотом.

Валуев — из Дневника

Да, он всею кожею почувствовал опасность, но не оглянулся, а продолжал идти прямо. Господин, шедший ему навстречу, был высокого роста и в чиновничьей фуражке. Фуражка эта с кокардою подействовала на мгновенье успокоительно. «Чиновник же, чиновник, — пронеслось в голове Александра. — Чиновник не станет злоумышлять против своего государя».

Глаза их сблизились. Господин в фуражке глядел на него с вызовом и с той дерзостью, которая бывает у пьяных либо отчаянных людей.

«Не может чиновник столь грубо идти мне навстречу, — мелькнуло в голове Александра, — нет, это враг, это охотник за мною».

И только он сообразил это, как господин рывком вытащил из кармана револьвер и выстрелил.

Александр не стал ждать помощи. Подхватив полу шинели, он с резвостью бросился бежать по направлению к Певческому мосту. Нет, то был не страх — скорей желание обмануть преследователя и выиграть время. Он знал, что и Рылеев, и жандармский ротмистр у подъезда министерства финансов, да и просто прохожие обезоружат господина в фуражке...

Он ускорил бег и машинально считал выстрелы: ...второй, третий. Обмануть, обмануть во что бы то ни стало... Бежать зигзагами, дабы помешать ему стрелять прицельно. Всё-таки в Александре заговорил бывалый охотник. Он помнил, как нелегко целиться в убегающего кабана.

...Четвёртый, пятый, — считал он. И вдруг выстрелы смолкли. Александр оглянулся. Господин, казавшийся ему такого же роста, как и он сам, лежал на земле, чиновничья фуражка откатилась далеко в сторону, кажется, его били, но подробностей Александр не мог рассмотреть из-за набежавшей толпы.

Сердце билось упругими толчками, он дышал учащённо. «Однако я ещё ничего, — с каким-то странным удовлетворением подумал он, — через две недели — шестьдесят один. Бегать горазд...»

Любопытство одолевало его — кто таков, неужто в самом деле чиновник? Быть того не может. Но он не повернул к толпе, а поспешил ко входу во дворец. «Доложат. Не сегодня, так завтра буду знать. Поначалу всё едино станет запираться, называть себя вымышленным именем. Эти социалисты-нигилисты все одинаковы. Дознаватели опытны, они подлинное имя всё равно выпытают».

   — Боже мой, Боже мой! — причитала Катя, округляя свои прелестные глаза, — ваше величество не ранены. Воистину Господь бережёт вас. Для меня и для моей любви, — добавила она простодушно.

   — Я должен показаться императрице и детям, — улыбнувшись углами губ — как она трогательна! — сказал он.

   — Да-да, непременно, — подхватила Катя. — Они наверняка ждут вашего появления, Государь мой.

Они ждали. Мария Александровна бледная, почти прозрачная от болезни, встретила его словами: «Вы не ранены. Слава Богу. Я очень волновалась. Позвольте же теперь мне лечь — ноги не держат».

Сыновья окружили его.