Читаем Хроника любви и смерти полностью

   — Я с Верой совершенно согласен, — подал голос Александр Михайлович. — Нам недостаёт ни опыта, ни сил. Следует трезво оценивать наши силы и наши возможности и тщательно оберегать товарищей от провала. Я, например, против актов самопожертвования, подобных Каракозову, Соловьёву, Березовскому. Наши террористы все дилетанты и непременно теряют самообладание, выходя один на один с жертвой, в данном случае с царём. Говорят, его взгляд обладает гипнотическим действием. Нам нельзя рисковать людьми, способными на подвиг, их у нас не так много...

   — Мало! — выкрикнула Фигнер.

   — Достаточно, — отозвалась Мария Ошанина, чья горячность была всем известна. — Я готова выйти против царя и убить его.

   — Ха! Такого красавца мужчину, — сыронизировал Михайлов. — Неужто, Маша, у тебя не дрогнет рука?

   — У неё-то? — муж Ошаниной Баранников улыбался. — Она кого хочешь пристрелит, даже собственного супруга, не то, что царя.

Эта реплика вызвала всеобщий хохот. Он вырвался наружу сквозь довольно ветхие окна деревянного дома. И привлёк внимание дворника, вышедшего полузгать семечки на скамейке у ворот. Решив, что господа пируют, а потому веселятся и что и ему перепадёт — добрые, непременно поднесут, он поднялся и постучал в парадную дверь.

   — Ну вот, накликали, — вскочила Фигнер. — Сказано было, не шуметь. Кого-то нанесло. Придётся сойти. Саша, — обратилась она к Квятковскому, — вытащи из буфета бутылки и бокалы — на столе должно быть всего много.

   — Ни жандарм, ни полицейский в этот час сюда не заглянут, — с уверенностью сказал Тихомиров. — Что им тут делать, коли это глухой переулок.

   — Легкомыслие всегда дорого обходится, — обеспокоено произнёс Михайлов. — Столица — на усиленной охране, агенты шныряют повсюду.

   — Зато наш генерал-губернатор — боевой генерал. Он, говорят, не жалует Третье отделение.

   — Гурко-то? Напрасно государь призвал его на этот пост, — откликнулся Михайлов, прислушиваясь к тому, что делается на лестнице. — Да, ему не по нутру все эти полицейские меры...

Послышался скрип деревянных ступеней, дверь отворилась, и головы всех оборотились к барыне — Фигнер.

   — Ну что, Вера? Ты улыбаешься. Стало быть, ложная тревога.

   — Да, да, ложная. Саша, налей-ка стаканчик водки, да дай-ка чем закусить. — И, оборотясь ко всем, пояснила: — Степан, дворник наш, решил, что у нас идёт пирушка. Вот, понесу ему дань — хорошо, что у нас на сей случай всё приготовлено.

   — Бережёного — Бог бережёт, не напрасно сказано, — не унимался Михайлов. — Я, друзья, буду вынужден преподать всем уроки бережения или конспирации, как вам будет угодно. Нам надобно беречь силы для решающей схватки, о которой сказано в Программе, только что зачитанной. Меж тем пока что в нашей организации господствует известное легкомыслие. А мы должны быть гарантированы от провалов.

   — Совершенно справедливо, Александр Дмитриевич, — согласилась Ошанина. — Я и сама всем твержу про конспирацию, но подучиться надо.

   — Да уж, не мешает, — согласился Морозов.

   — Очень даже, и прежде всего тебе, Николай, с твоим-то неуёмным темпераментом. Любишь лезть на рожон, — съязвил Михайлов. Он, как и хозяин квартиры Квятковский, судьбою был с ним схож — тоже из дворян, тоже учился в Технологическом институте, но был изгнан, как и его тёзка, за участие в студенческих беспорядках. Но в отличие от многих своих единомышленников спокойно и трезво шёл к цели, не подставляясь понапрасну. К нему прислушивались, его советам следовали, его мнением дорожили.

   — Я уж вам говорил, что у нас есть ныне свой шпион — в самых недрах знаменитого дома у Цепного моста. Отныне мы будем знать, что затевают против нас голубые мундиры. Но сношения с ним строго ограничены, не более двух. Его надобно беречь как зеницу ока. Я даже раздумываю, называть ли его вам. По-моему, в этом пока нет надобности. Тем более что он там только укореняется.

   — Без надобности, — подтвердила Вера Фигнер. — Главное, что у нас есть там свой человек.

Все были согласны. Заговорил Морозов:

   — Я по-прежнему считаю нашим первоочередным делом, важней коего нету, осуществление смертного приговора царю. Согласен: надлежит действовать взвешенно, продуманно и наверняка. Следует изучить возможность взрыва царского поезда — таким образом мы устраним не только самого императора, но и кое-кого из его близких, а также свиту из генерал-адъютантов.

   — Пожалуй, — согласился Михайлов, и все тотчас присоединились к нему. — Эту акцию можно будет осуществить без жертв с нашей стороны.

   — Путём подкопа под железнодорожное полотно, — вставил Квятковский.

   — Прекрасная идея! — восхитился Тихомиров. — Летний маршрут царского поезда известен. Он, как правило, неизменен: из Петербурга в Москву, а затем в Крым. Полагаю, что его величеству с церберами не придёт в голову возможность взрыва полотна.

   — Учтите, друзья, что впереди царского поезда следует другой — со свитой и охраной, — подал голос дотоле молчавший Михаил Фроленко.

   — Не худо было бы пустить под откос оба, — отозвалась Ошанина.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сподвижники и фавориты

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза