Хроника любви и смерти

   — Пройдут два поезда, — предупредил Морозов. — Первый — свитский, как бы пробный, второй же — царский.

Стояла своём сигнальном пятачке, Соня дрожала от ноябрьской промозглости, но более от волнения. Вот он, наконец, первый поезд! Какая-то державная самоуверенность источалась от него, от его зеркальный окон, светившихся в темноте, словно огромные фонари.

Соня ждала. Красные сигнальные огни последнего вагона подмигнули ей и исчезли в темноте. Она повернула голову в сторону движения. Дрожь отхлынула — напряжение было слишком велико. Ждать пришлось недолго: трёхглазое железное чудовище издали глянуло на неё.

Вот он, царский поезд. Он-он, его тащили два паровоза! Когда второй паровоз поравнялся с нею, она стала отчаянно махать платком. И тотчас раздалось глухое уханье, земля под ногами колыхнулась. И уже не глядя, Соня стремительно бросилась прочь.

   — Пошли отсюда, скорей, скорей, — торопила она Степана.

   — Погоди, надо всё-таки запереть калитку.

   — Ни к чему это. Всё равно взломают.

   — А вдруг не найдут, — воспротивился Ширяев. И, навесив замок, дважды повернул ключ, а потом забросил его подальше.

Уходили вдвоём. Гартман отбыл, как он говорил, во Францию, ещё когда они закончили подкоп. Он намеревался стать там агентом «Народной воли» и возбудить общественное мнение в её защиту. Морозов и Михайлов отправились в Петербург ещё раньше: дела в Исполнительном комитете требовали их присутствия.

Шли молча, вслушиваясь в шумы ночи. Оттуда, где произошла катастрофа, доносился какой-то глухой неясный гул.

   — А что, если мы вернёмся и поглядим, как сработали, — неожиданно предложил Ширяев. — Паспорта у нас в порядке. А, Сонь?

Перовская даже приостановилась, то ли от вздорности, то ли от возмущения от его предложения.

   — Ты в своём уме?! Там непременно появится околоточный надзиратель, квартальный, которые нас признают. Ни в коем случае. Все подробности мы узнаем из утренних газет.

Через час осторожной ходьбы они очутились у Курского вокзала. Там было суматошно: солдаты, полицейские, жандармы толпились возле путей, окружили вокзальное здание. Это показалось странным. Вереница экипажей вытеснила с площади извозчичьи пролётки. Они застали их разъезд.

   — Не могу понять, что бы это могло означать? — удивилась Перовская.

   — Завтра, завтра, — пробурчал Степан. — Сама сказала, что мы всё узнаем завтра из газет. Вот и терпи до завтра.

Они облюбовали ещё загодя тихую гостиницу на Садовой и как супруги получили двухкомнатный номер, стоивший относительно дёшево. Волнение не оставляло, но усталость превозмогла. Сон был тревожен и прерывист. Каждый из них невольно вслушивался в ночные звуки. Но за окном стояла мёртвая тишина, прерываемая лишь время от времени ленивым лаем собак.

   — А кошку-то мы оставили, — с наигранной укоризной произнёс Степан, войдя в комнату, где причёсывалась Соня.

   — Не дразнись, — отрезала она. — Ступай лучше за газетами.

Степан вернулся с ворохом газет. Тут были «Московские ведомости», «Биржевой листок», «Голос» и другие. Все они пестрели аршинными заголовками: «Нигилисты взорвали свитский поезд...», «Подробности покушения на его императорское величество...», «Подробности покушения в вечернем выпуске...», «Злоумышленники не найдены...», «Обнаружено гнездо социалистов с подкопом и орудиями взрыва...».

   — Ну вот, — с отчаянием произнесла Соня, — что бы там ни говорил Николай, а это снова неудача. Свитские и обслуга отделались незначительными ранениями и ушибами...

Степан угрюмо молчал. Странное чувство, похожее на вину, преследовало его. Адский, поистине каторжный труд, затраченный ими, повлёк ничтожный результат. Лёгкие ранения, ушибы, вагоны, сошедшие с рельсов и оставшиеся почти без повреждений... Разве этого они ждали?!

Вечерние выпуски вышли с некоторыми подробностями. Главные из них — приметы злоумышленников, то есть их приметы. Описывался дом, который они купили, подкоп, его протяжённость, высота галереи. Они узнали из газет, что мина была заложена на глубине двух саженей, то есть чересчур глубоко для того, чтобы произвести серьёзное обрушение полотна, несмотря на большую мощность заряда.

   — Век живи, век учись, — меланхолично пробормотал Степан. — Надо нам, Соня, перерядиться и поскорей убираться из Москвы, пока нас не опознали. Приметы небось уже разосланы по всем вокзалам.

Николаевский вокзал, куда Перовская и Ширяев приехали на извозчике, да и вся Каланчёвская площадь кишели полицейскими и жандармами.

   — Ох, Степан, вот где следовало быть, — вполголоса произнесла Соня. — Отсюда царь отъедет в Петербург. Может быть, даже сегодня.

   — Увы и ах, дорогая Соня, всё придётся начинать сызнова, — отозвался Степан.

На следующий же день в Успенском соборе при огромном стечении молящихся и духовенства, высших чинов охранительной и военной власти, градоначальства и представителей дворян был пропет благодарственный молебен.

   — Богоспасаемому и Богохранимому государю вашему Александру II, слава, слава, слава! — гремел хор. И весь огромный собор, казалось, вот-вот воздымется от грома голосов, подхвативших: «Слава, слава, слава!»