Хроника любви и смерти

— Ну и что, что государь император? — говорила она Варе. — Он натешится, — она взяла это словцо из романов, — и бросит. Я много читала об этом у французских сочинителей, — добавляла она. — А они предостерегают чистых девушек, особенно из аристократических семейств, от легкомыслия.

Катя согласилась на прогулки по Петергофу, так как была извещена, что государь пребывает в Царском Селе. Можно было ничего не опасаться.

Они полюбовались дворцом Коттедж, его непривычными, какими-то домашними формами, каскадом фонтанов, возле которых было довольно людно. И потому Варя увлекала её в Луговой парк, к павильону Озёрки, к прудам и живописным руинам. Здесь было почти безлюдно, и подруги могли беспрепятственно наслаждаться красотами и предаваться обычным разговорам, не страшась нескромных ушей.

Так оказались они по соседству с дворцом Бельведер, который, по слухам, достраивался для государя на холме с диковинным именем Бабигон.

Ничего не подозревая, они стали подниматься по гранитной лестнице, разглядывая обступавшие её изваяния, как вдруг сверху навстречу им показались две мужские фигуры.

   — Боже мой, — вгляделась Варя, — да ведь это, кажется, император. — Так и есть — он. И адъютант.

   — Давай спрячемся, — залепетала Катя. — Вон в те кусты...

Но было уже поздно — их заметили. И более того — узнали. Александр ускорил шаг и в момент оказался возле подруг.

   — Какое счастье! — воскликнул он, и тон был почти восторженный. — Это вы, Катенька, вы! Само провидение привело вас сюда, — на Варю он и не взглянул. — Ну вот что, — продолжал он, словно решившись на что-то важное. — На сей раз я вас не упущу. Ни за что. Вы будете моей желанной гостьей!

   — Но я, я не могу, — пробормотала Катя. — Я должна...

   — Никому и ничего вы не должны, — решительно произнёс Александр. — Ты должна только мне, слышишь! И этот долг сегодня я намерен получить сполна. Никакие твои мольбы ничего не изменят.

   — Помилуйте, Ваше императорское величество, — ошеломлённо залепетала Катя, — я...

   — Не помилую и не проси.

   — Но я с подругой...

   — Сударыня, — наконец Александр соизволил заметить Варвару, — вы можете быть свободны. Ступайте откуда пришли. Я позабочусь о Катерине Михайловне, будьте спокойны. Саша, — обратился он к адъютанту, — проводи барышню. Но недалеко. Возвращайся и стереги мой покой.

Александр увлёк Катю во дворец. Она шла на неверных ногах, покорность её была сродни покорности жертвы, влекомой на неизбежное заклание. Она знала, что случится неизбежное, что государь сделает с нею всё, что :m хочет, что она вся в его власти и власть эта слишком велика, чтобы она, слабое существо, могла бы, более того осмелилась, ей противостоять. Прежде встречи с государем были на людях, и она ускользала. Теперь же...

Катя не замечала ни роскошных зал, ни анфилады покоев — ничего. Глаза её словно бы застлала какая-то пелена.

Сейчас, сейчас это случится, сейчас я погибну, — билось в ней.

Александр почти втащил её в опочивальню. Тотчас заключил в объятия и стал жадно целовать — в губы, в глаза, в щёки.

   — Раздевайся! — хрипло вымолвил он. — Впрочем, нет, я сам раздену тебя. Ты моя, моя! Наконец-то!

Руки его дрожали, он был неловок. Весь его огромный любовный опыт ничего не стоил перед этой невинной простушкой.

Она не сопротивлялась. Наконец поняв неизбежность того, что должно было свершиться, она стала снимать с себя платье, расстёгивать многочисленные крючки корсажа.

И вот она стояла перед ним обнажённая, во всей прелести своей юности, своих семнадцати никем не тронутых лет. Стояла словно одна из тех мраморных нимф с их безукоризненными формами, которых было так много перед дворцом и в самом дворце.

Александр в каком-то оцепенении разглядывал её.

   — Боже! Как ты прекрасна! — наконец вырвалось у него. Он стал покрывать поцелуями всё её тело, все складки, упругие груди, лоно с нежным пушком. Потом одним толчком скинул с себя панталоны.

   — Ложись, — кивнул он на необъятную постель, застланную атласным одеялом. У него дрожали руки — от возбуждения, от желания.

Катя покорно легла и закрыла глаза. «Сейчас, вот сейчас...»

В тот же момент её пронзила дикая боль. Она вскрикнула, невольные слёзы брызнули из глаз. Но Александр ничего не слышал, ничему не внимал; он был весь во власти своего желания. Это было давно неиспытанное упоительное чувство. Похожее на то, едва ли не тридцатилетней давности, когда ему робко отдалась его юная супруга герцогиня Мария Дармштадтская, в которую он влюбился с первого взгляда. Влюбился без памяти, казалось, навсегда. Но всё, что было потом, мало-помалу теряло остроту, становилось почти заурядным, привычным. Иной раз, впрочем, ему казалось: вот наконец-то! Но вскоре наступало разочарование.

Теперь же было возвращение. Того, давнего, первозданного, неповторимого. Невыразимого.

Александр чувствовал необыкновенный прилив желания. И то, что он испытывал, входя, нежное сопротивление, не сразу дававшее его желанию проникнуть как можно глубже, было упоительно.