Хроника любви и смерти

   — Вот вы как всегда иронизируете, ваша светлость, а тут дело весьма серьёзное, — Шувалов насупился. — Да-с. Вы небось слышали о некоем Нечаеве[26], скрывшемся за границу. Так вот раскрыты его сообщники. В этом кружке заговорщиков были преимущественно разночинцы, студенты и прочие вольнодумцы. Их главарь, бросивший свою шайку на произвол судьбы, провозгласил своею целью ни больше ни меньше как социальную революцию и цареубийство. Пока что он приказал убить одного из членов шайки, такого же студента, как большинство. За что? — спросите вы? Он заподозрил его в предательстве. У этих господ нет ничего святого, они жаждут проливать кровь, даже если эта кровь единомышленника. Вот послушайте, что показал на следствии один из деятельных членов этого кружка, поименованного главарём «Народная расправа», некий господин Прыжов Иван Гаврилович. Услыша эту фамилию, вы несомненно догадались, что сей революционер из крестьян, и не ошиблись. Но ему удалось окончить Московский университет и даже поступить в службу в Палату гражданского суда. Так вот, он говорит следующее: «...Думаю, что у Нечаева положительно не было определённого плана, так как все действия его — обман, самый нахальный, имевший целью добиться чего-нибудь всеми путями, мерами всевозможных жертв, и если что-нибудь выйдет из этого, то хорошо, а иначе бросить и уйти. Мне известно одно — что он одинаково обманывал и здешних знакомых, и своих женевских друзей, а потому, предлагая мне ехать за границу, настоятельно просил, чтобы я ровно ничего, никому, ни единым словом не упоминал в Женеве о том, что делается в России, и на все вопросы отвечал бы: не знаю. Поистине говорю, что все действия Нечаева были скорее разбоем, а уж никак не последствием определённого революционного плана...» Ну-с, каково?

   — Не полагаете ли вы, граф, что это показание с очернением вчерашнего проповедника, вызвано желанием смягчить наказание? — Елена Павловна испытующе поглядела на Шувалова.

   — Нет, не полагаю, мадам. Сей Прыжов отлично сознавал, что каторжных работ ему не избежать в любом случае, ибо подкован как правовед и наиболее знающ из всех, проходящих по сему делу. Да и его вчерашние товарищи высказывались в том же смысле. Они прозрели, вот в чём дело. Они поняли, что их втянули в авантюру, которая не сулит им ничего, кроме тюрьмы, что у революции нету почвы в народе.

   — Не дорога ли расплата за таковое прозрение?

   — Вот-вот, — обрадовался Шувалов, — наиболее здравомыслящие из них в конце концов приходят к мысли, что ступили на опасный путь, что путь этот ведёт в тупик.

   — Всякому овощу своё время, — назидательно заметил Валуев.

   — Мы приняли меры к поимке Нечаева, совершившего уголовное деяние, обратились к швейцарскому правительству, к полицейским ведомствам Франции и Британии, дабы они выдали нам сего господина, ежели он обнаружится у них. Но они отказываются сотрудничать с нами. Франции, правда, сейчас не до этого, но швейцарцы могли бы помочь. Он скрывается где-то у них. Мы послали весьма опытного агента, дабы выследить его. Но ему это не удалось...

   — Зато удалось другое, — неожиданно вымолвил Валуев. — Притом, на мой взгляд, куда более важное: скупить и вывезти архив князя Долгорукова.

Шувалов поморщился. Решительно ничего не удаётся сохранить в тайне. Как ни старались в Третьем отделении упрятать концы в воду, как ни маскировали Карла-Арвида Романна, его секретная миссия стала в конце концов известна, и что всего хуже, в среде швейцарских эмигрантов. Как, откуда — так и не удалось вызнать. Стало известно, что он вовсе не Постников, что жандармы снабдили его фальшивым паспортом и другими бумагами. Правда, дело сделано, бумаги князя Долгорукова благополучно доставлены в Петербург и отныне надёжно упрятаны.

   — Откуда ты знаешь? — наконец выдавил он.

   — Господи, да ты сам же мне и рассказал, — в свою очередь удивился Валуев. — И даже хвастал расторопностью и находчивостью своего агента, сумевшего перехитрить самого Герцена с его пресловутым нюхом на таких господ.

Елена Павловна рассмеялась. Она была развлечена. Вслед за нею натянуто улыбнулся Шувалов.

   — Финита ла комедиа, — резюмировал Валуев.

Глава шестая ВЕНОК ЗАГОВОРОВ

Самая опасная черта нашего нынешнего

переходного и временного положения

заключается в том, что продолжительность

его окончательно разлагает все элементы

охранительных сил. Общество более и более

расшатывается и распадается. Неудовольствие

и недоверие укореняются. Престиж правительства,

давно бледнеющий, окончательно потухает...

Валуев — из Дневника

   — Я так думаю, Государь, брат мой, что ты в ознаменование 200-летия Петра Великого мог бы учредить орден Петра, — Константин Николаевич выжидательно глядел на Александра.