Хроника любви и смерти

Александр становился скуп. Скуп на добро. То был посткаракозовский переворот. Тряхнуло душу, всё естество. Ежели какой-то дворянский недоучка покусился на помазанника Божия, императора всея Руси, не означает ли это потрясения основ? С другой же стороны, фанатики, умалишённые неискоренимы, они есть повсюду. Прежде он чувствовал себя свободно в своей столице, он мог гулять даже в одиночку, но обычно при нём находился кто-нибудь из дежурных генерал-адъютантов. Неужто теперь надлежало окружить себя телохранителями, свитой?! Это было бы ужасно! По разным причинам. И по известной тоже — он не терпел возле себя соглядатаев. Это означало лишиться свободы...

   — Дядя Вилли, ты, конечно, знаешь о том, что меня хотел застрелить один фанатик. Значит ли это, что меня отныне должна сопровождать свита?

   — Предосторожность никогда не помешает, — Вильгельм был настроен благодушно. — Всегда находится сумасшедший, который вбил себе в голову, что он должен убить монарха и таким образом облагодетельствовать свой народ. Я, как ты знаешь, тоже не избежал покушения. И Отто тоже. Маньяков хватало во все времена.

   — Позвольте дать вам совет, Ваше величество, — заговорил Бисмарк. — Повсюду есть люди, объявляющие себя выразителями народных чаяний. Обычно это беспочвенные болтуны, не имеющие никакого дела и не знающие, к чему себя приложить. Они называют себя по-разному: социалистами, демократами, либералами, националистами, патриотами. В любом случае публика эта не приносит никакой пользы своему отечеству. Более того: она вредоносна, ибо отвлекает от дела и увлекает за собой неустойчивых, неудовлетворённых, а порой и преступных субъектов. Таких людей следует нейтрализовать. Способы для этого существуют самые разные. Иной раз достаточно простого предупреждения, иной — полицейских мер. Народ обязан знать, что государство стоит на страже его спокойствия, оно не допустит никакого возмущения. Преступные сообщества, объявляющие существующий порядок плохим, должны быть решительно искореняемы. Ваша тайная полиция обязана вовремя их обнаруживать и обезвреживать. Так делаем мы в интересах народного спокойствия. Стоит ослабить вожжи, как лошади понесут, и карета, чего доброго, опрокинется. Граф Шувалов, сколько мне известно, понимает это...

   — Но нельзя же всё время держать вожжи натянутыми, — возразил Александр.

   — Мой князь Отто, — Вильгельм с особым смаком произнёс это «мой князь», — управляет весьма разумно: ни в коем случае не напрягая. Всё в меру, всё в меру.

   — Мои министры стараются соблюдать меру, — грустно произнёс Александр, — но зараза расползается. За ней не уследишь. Благомыслящих людей, коих немало, объявляют ретроградами. Печать разноголоса.

   — Ну, газетчиков можно приструнить, Ваше величество, — снова подал голос Бисмарк. — Я лично не даю им разгуляться. У меня есть несколько доверенных, чьи перья настроены и заострены мною. Так должно быть в свободном государстве. Тон должны задавать именно те, кому доверяют власти.

   — У нас это перестало получаться, несмотря на все усилия графа Шувалова и другого графа — Дмитрия Толстого.

— Плохо стараются, — бормотнул в усы дядюшка Вилли. — Так ли они надёжны?

Эта фраза снова всколыхнула и подняла из глубин все сомнения Александра. Может, в самом деле он поспешил с переменою министров? Вот ведь и те, кого он призвал в надежде на установление спокойствия и искоренение крамолы, топчутся на месте. Они — ив особенности граф Шувалов — всё время преподносят ему обещания на раскрытие будто бы зреющего венка заговоров. Взять того же Долгушина и его единомышленников, о коих было много шуму. Говоруны и только. Никакой опоры в народе у них не было, да и быть не могло. Той справедливости, о которой они хлопотали, нельзя добиться в одночасье. Нужны основательные перемены в обществе, в экономике. Время нужно, время. И ему очень желалось перемен, улучшения народной жизни, однако взмахом царского пера, как полагают говоруны, его не достигнешь.

Александр почтил присутствием заупокойную службу по генерал-адъютанту Зелёном. Покойный Александр Алексеевич был министром государственных имуществ. Рано усоп — чуть более шестидесяти годов. Говорили, от неумеренных страстей. Александр долго колебался, кого сделать преемником. Брат Костя подсказал: Валуева. Пожалуй, он прав. Назначить его министров и дать в придачу лесные дела и государственное коннозаводство. Быть по сему! Он повезёт.

Кончина за кончиной. Отправился в лучший из миров Павел Павлович Гагарин, князь, член Государственного совета и председатель Комитета министров. Этот — в почтенном возрасте: восьмидесяти трёх лет. Немало потрудился для великой реформы, да будет земля ему пухом. Ну и граф Берг. С его смертью Александр упразднил должность наместника царства Польского. Оно было поименовано Привисленским краем, и главою его генерал-губернатор Коцебу. Ну а на место князя Гагарина — графа Игнатьева. Адмирала Посьета — в министры путей сообщения.