Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

Когда заходило солнце, глухие углы ещё дышали сыростью и холодом; ещё непонятно почему мокрыми пятнами отпотевали жестяные крыши дровяников и сараев, хотя снег уже испарился, а частью стёк на землю, и та долго стояла мокрая. Ещё жители пытливо всматривались, но не находили жизни в почках на кустах сирени и берёзках, росших вдоль заборов и в парковых оградах. Парки и сады ещё стояли прозрачные, но по всему было понятно – зима прошла.

Малка этот факт приняла всей душой, как пленник, которому открылась дверь на свободу, но он до неё ещё не дошёл. Малка дошла до своей свободы, когда появилось тепло и первая зелень; Волга из свинцово-серой стала серебряной, а сам город как бы в шутку превратился снова в зимний: покрылся снежно-белыми цветами яблонь, сливы, груши и вишни, потом на смену пришла черёмуха, а чуть позже зацвела сирень.

Весна была короткая, а когда к концу подошло лето, прошла жара и перестали дуть горячие сухие ветры, в Симбирске как будто бы завершился карнавал, и в сентябре люди отдышались, спокойно сели, чтобы что-то вспомнить и остановить свой взгляд на чём-то, что не двигалось бы.

Мимо шли горожане: красивые, обычные, разные…

У каждой калитки стояли корзины с яблоками, и яблоки из каждой корзины пахли, и запахи смешивались, и получался один яблочный дух на всю улицу.

По всем улицам.

Дворники собирали в кучи опавшую листву и жгли, уютный, пахучий дым тёк над мостовой, смешивался с дымком-ароматом яблок, и получался воздух города.

Малка поднималась по Гончаровской на Венец.

Она поглядывала на людей исподтишка, наблюдала, а не ошиблась ли она в своих наблюдениях, что в основном это хорошие люди, а не как зимой…

* * *

Она дошла до Троицкого переулка и по Спасской площади вышла к ограде Владимирского сада.

В красивых воротах её ждал Борис. Он помахал рукой, и они пошли к летнему театру.

Перед деревянной раковиной эстрады стояло много людей, все сидячие места были заняты, Малка удивилась.

– Жалко, что ты пришла так поздно, – посетовал Борис, – нам надо ещё в одно место, уже скоро, но немного постоим, послушаем…

– Серафима передавала тебе привет…

– Спасибо, как она?

Они уже подошли к последним, стоявшим спинами, те обернулись и стали показывать, что надо бы вести себя тихо, поэтому Малка не ответила.

На сцене под скрипку, контрабас, флейту и тамбурин пели:

Ломир зинген киндерлах
А земерл цузамен
А нигендл, а фрейлехн
Мит вертелах вос грамен.
Ди маме кохт а лопшн зуп
Мит каше ун мит кнэйдлах
Кумт дер ён-тев пурим, велн
Мир шпилен зих ин дреидлах.

От услышанного у Малки стали чесаться глаза и затуманились слезой, она моргнула, и всё, что было перед ней, расплылось, но она вдруг осознала, что притоптывает ногой в такт этой весёлой детской песенке о том, как мама варит суп с лапшой и клёцками, потому что скоро Пурим. Она сильно зажмурилась, выдавила слёзы и промокнула платком, посмотрела на Бориса, тот подпевал и в такт притоптывал ногой, особенно на припеве, когда:

Чири-бим, чири-бом…

– Пошли отсюда, – дёрнула она Бориса за рукав, тот с удивлением глянул, припев закончился, и запели второй куплет:

Амол из ундзер ребенью
Геганген унтер вегн
Мит амол хейбт он цуплиухен
Ун гисн а регн.
Шрайт дер ребе цу дер хмаре
Хер уф гисн васер!!!
Заийен але хасидим
Тринкен аройс нор….
Дер ребе из ароис а насер.

Чири-бим, чири-бом…

Все, кто стоял перед эстрадой, подпевали и притоптывали, ещё хлопали в ладоши, это были взрослые люди, которые знали эту детскую песенку с пелёнок.

Рядом с Борисом встал пожилой господин в белой парусиновой паре, косоворотке, соломенной шляпе, пенсне и с записной книжкой в руках. Малка глянула в записную книжку и ничего не поняла, он писал какую-то абракадабру. Прослушав первый куплет, он обратился к Борису:

– Вы понимаете, о чём они так заразительно поют?

Борис кивнул.

– Сможете мне хотя бы коротко перевести смысл?

Борис кивнул и спросил:

– Успеете? Вам со второго куплета или с начала?

– Давайте о чем сейчас…

Борис наклонил к господину голову, одновременно он косил глаза на сцену, и в такт переводил:

– «Как-то раз наш ребе шел по дороге… вдруг ниоткуда полил сильный дождь…» Я, извините, без рифмы…

Господин кивнул.

…Ребе закричал на тучу:
«Прекрати лить воду, туча!»
Хасиды-то вышли из ливня сухими,
А вот наш ребе до нитки промок…

Борис говорил быстро, пытаясь успеть за поющими, но господин тоже писал быстро.

Когда на эстраде допели песню до конца, Борис перевёл, а господин записал, Борис вернулся к первому куплету: