Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

– А по цо? Як з карабинув машино́вых зачно́н стше́лячь так целы пулк тру́пув, кони жаль. – Стани́слав говорил так уверенно, что Сашка всё понимал, понял и то, что Стани́слав опытный солдат.

– А как же воевали?

– А мне пра́вье ще не уда́ло – рана в первшы дэнь! А цалы наш пулк францужи зни́шчили, – и Стани́слав провёл рукой крест-накрест, – в едэн атак.

– Они атаковали?

– Не, мы…

– И всё из пулемётов?

– Не, по цо? Вьешь, яке францужьи майон арматы огромнэ, пушки, тши стшалы, – он показал три пальца, – и пулку не́ ма!

Они примостились и стали есть. Сашке в горло не шло, ещё подташнивало, Станислав же ел с жадностью и выпивал, сначала он приладился к рому, но как-то так получилось, что, видимо, счёл ром Сашкиным и перестал его пить, а перешёл на шнапс.

– Мам в Познанье роджьинэ, жо́нка и цу́рка юж доро́сла, вкрутце замонж одда́вачь, а я ту одпочи́вам в тым окопье идьётыцкем… На войне два дни и юж зосталэм ра́ны два раз.

Сашка смотрел на Стани́слава и удивлялся. Он вспомнил, что в кабаке, где служил, буфетчик был старый поляк, говорил по-русски, но нет-нет, поминал свою семью-роджьину, стару́ жо́нку и цу́рку старшую, среднюю и младшую, которых бы впору замуж, да никто не берёт. А Стани́слав, иногда вставляя русские слова, а чаще какие-то непонятные, стал рассказывать, как он жил в своей По́знани, как всё было хорошо до войны, как женился, как отдыхал и выпивал с друзьями, и тогда Сашка понял, что Стани́слав, может, и не опытный солдат: воевал один день во Франции под Верденом – был ранен, и один день тут в России и снова ранен, – а просто очень опытный человек.

– А сколько тебе лет? – спросил он.

– Чтерджьещчи! – ответил Стани́слав, нарисовал на песке «40» и указал рукою на верхний край бруствера.

Сашка посмотрел и ничего не понял, только ветер колыхал траву и гнул её с востока на запад.

* * *

Дрок вместе с артиллерийским подпоручиком долго выбирали что-нибудь подходящее для наблюдательного пункта, потому что местность, на которой расположился бывший городок Сморгонь, была ровная, как стол.

За их спиной приблизительно в полуверсте, а может, и ближе соблазнительно маячили стены разрушенного немецкой артиллерией польского костёла. Однако каждый вершок обломков, которые с перекрытиями ещё высились над землёй, были пристреляны германцем, и для наблюдателей подниматься туда было смертельным риском, все ещё помнили, что не так давно костёл стал могилою четырём русским генералам, нескольким офицерам и нижним чинам – всем разом.

– Не глядите, не подойдёт нам эта кафедра Сморгонской академии, не примеряйтесь, – оглядываясь на подпоручика, говорил Дрок.

– А почему «Сморгонская академия», кого тут учили? – поинтересовался подпоручик.

– Медведей, – безучастно ответил Дрок.

Они наблюдали из бойниц в направлении на запад. Странно вёл себя горизонт: поскольку взору в открывавшейся бесконечности было не за что зацепиться – в Сморгони были разрушены даже печные трубы и не стояло ни одного целого дерева, – то, сколько хватало глаз, горизонт не фиксировался: то, что было далеко, казалось близко и наоборот. Это туманило голову и поселяло внутри животную неуверенность.

Атака планировалась фронтальной на запад, и на этом направлении для наблюдательного пункта ничего не подходило.

– Дальше нам не нужно… возвращаемся, – сказал Дрок, и они вчетвером повернули по передовой траншее на север. Где-то в просветах бруствера, видимо, мелькнула чья-то голова, кого-то из них, свистнули и ударили в бруствер и железные щиты пара пуль. Третья пуля царапнула, сбила фуражку у Гвоздецкого, и его повели в тыл раненого.

Дрок и фон Мекк посмотрели ему вслед и покачали головами.

– Что-то сегодня всё идёт наперекосяк, а всего-то первая половина дня, – пробормотал Дрок.

– А почему Сморгонская академия и при чём тут медведи? – как банный лист пристал с вопросом подпоручик, он догнал Дрока и фон Мекка и не заметил, что в группе офицеров стало не хватать одного. Дрок глянул на него и ничего не ответил. Ответил фон Мекк:

– Потому что здесь когда-то жил польский магнат…

– Понимаю, богатый польский помещик… – как бы сам себе пояснил подпоручик.

– Да, – подтвердил фон Мекк. – А здесь и в России есть забава – дрессированные медведи… вот тут, в этом местечке, под названием Сморгонь, цыгане их и дрессировали для всей империи, потому и академия.

– А при чём тут костёл? – не унимался подпоручик.

Дрок, который со своим ростом шёл по траншее не сгибаясь, на секунду приостановился, обернулся, поджал губы и укоризненно покачал головой.

Подпоручик засмущался:

– Извините, господа, я, наверное, слишком разлюбопытничался…

Они шли с юга, траншея ломалась зигзагом, плечом, метров по пяти – семи, была широкая, с глубоко подкопанными козырьками, подпёртыми толстыми брёвнами. Нижние чины, кроме наблюдателей и пулемётных номеров, вынесенных вперёд, забрались от жары под козырьки, ничего не делали и даже почти не курили. Фон Мекк немного отстал от разрезающего впереди Дрока и обернулся к подпоручику: