Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

– Тогда, батюшка, вот вам посылка, и с вестовым в дивизию, а дальше найдёте! С Богом!

Отец Илларион внутренне протестовал, что он не может оставить паству без своей заботы, тем более что было ясно, что вот-вот начнётся, но и отказать Вяземскому не мог. Ещё он увидел, что командир изменился на глазах, прямо сейчас, такие изменения он уже видел и не раз, значит, командиру нужен не он, а его другие помощники, другие люди, и батюшка попрощался.

Когда вышел наружу, то на секунду остановился, глянул на свёрток с адресом: «Вяземской Ксении Людвиговне. Гор. Симбирск. Улица Лисиная, в собственном доме Л. М. Кривошеиной», а сам подумал: «Меня спас?.. Уберёг?»

Аркадий Иванович, оставшись один, перекрестился: «Ну, слава Богу… пусть не обижается», – подумал он и тут же забыл – перед ним на столе лежала схема боевого участка.

Командующий Западным фронтом генерал от инфантерии Алексей Ермолаевич Эверт после неудачи под Нарочью по плану Ставки должен был ударить фронтом на направлении Молодечно-Крево, наступление откладывалось, но вот-вот должно было начаться. Последнее указание, полученное командирами дивизий и полков, требовало точно выяснить, какие части находятся перед фронтом, сколько австрийских и сколько непосредственно германских. Такая задача стояла и перед Вяземским. Несколько попыток на фронте полка были неудачными, и сегодняшняя Дрока тоже. Сведения о том, что германцы готовят газовую атаку, сильно мешали выполнению поставленной задачи, надо было срочно действовать, и теперь Вяземский знал как. Оставалось обсудить с командирами эскадронов.

Дрок появился первым, у него уже была идея, и Вяземский начал обсуждение.

* * *

Сашка пошёл искать сапёрную лопатку, мало ли кто обронил. Нашёл и лопатку и бебут!

«Отдам Четвертакову, ну его к ляду, связываться!»

Когда вернулся, Стани́слав спал.

«Пусть спит, сил набирается, а то одному-то мне тяжко будет!» – подумал он и начал копать.

Перед этим он сходил к трупам, измерил каждого лопаткой по росту, прикинул, если всех положить в ряд, сколько это будет в ширину, и приступил.

Копалось легко, но потому что он копал один и маленькой лопаткой – медленно, давала себя знать нога, и в копанке стояла желтая вода.

«Хорошо, что не выпил, – думалось ему, – щас бы изнутра весь горел, так бы пить хотелось!»

А пить хотелось, поэтому Сашка копал и поглядывал по сторонам, нет ли где чистой воды, годной для питья, родниковой струйки, одна его фляжка – это ерунда, три глотка. Что любую воду нельзя пить, он помнил с детства. Раз с мальчишками они с Поварской подались к храму Христа Спасителя и сошли к воде на Москве-реке. Пока шли-бежали-прыгали-гонялись и пятнались по бульвару от площади Арбатских Ворот, жара и шалости высушили их из нутра, и захотелось пить. По воде на Москве-реке плыли радужные пятна, мусор, а вода пахла керосином, пить нельзя, а хотелось, и тут кто-то из мальчишек сказал, что в устье Яузы – «недалеко тута!» – знает он про тайный чистейший источник, который святой водой бьёт прямо из-под Троицы в Золо́тниках.

«Айда!» – закричали все и ринулись.

Путь оказался не близким: сначала под Каменный мост, дальше была Водовзводная башня, про которую говорили, что она пустая, как труба, потому что водяной насос в ней Наполеон «падзарвал», сам мину закладывал; потом целая череда башен южной стены Кремля, как бусы на нитке, а под набережной пристани. Потом Москворецкий мост, дальше Воспитательный дом, самый чуть ли не длинный дом в Москве, и только потом устье Яузы, а где там Троица? Сашка этого не знал, потому что так далеко от дома ещё не ходил.

Бежали весело, вприпрыжку, а когда запалялись, раздевались и нагишом купались в Москве-реке, потом от всех пахло гнилым и керосином, но ветер сдувал, и кожа высыхала, пока они бежали дальше. У Хитро́ва рынка остановились – как пройти. Про это место взрослые хорошего слова не сказали, мол, ворьё на ворье. Мальчишкам стало страшно, у них было нечего украсть, но они тут были чужие. Они сбились в кучку и стали думать, как это место обойти, но оказалось, что это трудно, куда ни глянь, кругом народ, толкучий рынок, тогда они решили обойти через Швивую горку, пройти мимо Никиты Мученика и свернуть налево на Яузу. Троица уже была видна своей высокой колокольней. И вдруг один сказал: «Я не пойду, родители заругают!» – и сразу получил: «Предатель!» И другой сказал: «И я не пойду, маманя сечь будет!» – и компания распалась. И тут жажда всех так обуяла, что побежали к Москве-реке и стали пить.

Домой шли уже не вприпрыжку, а еле тащились, так долго, что Сашка своего возвращения не помнил, всё смешалось в сознании, а когда приплёлся, его стало выворачивать, и после этого он долго болел дизентерией. Поэтому про плохую воду Сашка запомнил на всю жизнь.

– Копай глэмбоко, – услышал он.

Поляков оказалось много, семь человек мёртвых и Стани́слав живой.