Хроника одного заговора

А время летело вперед, и события все ускоряли свой стремительный, неудержимый бег. Самодержец всероссийский Николай II подписал манифест об отречении от престола, у полицейских участков и жандармского управления полыхали костры из казенных бумаг, на Невском и на Литейном шумели манифестации с красными знаменами. И он вместе с другими студентами счел за благо прицепить к лацкану пальто алый бант, неприлично было отставать от демократических веяний моды. Систематически посещал большевистские митинги и к Финляндскому вокзалу отправился, где встречал Петроград вернувшегося из эмиграции Ленина. В круг его обязанностей это не входило, но зато было полезно для ориентировки.

«Неужто и теперь они будут безмолвствовать?» — думал он с тревогой, когда грянуло Октябрьское вооруженное восстание. Положение в стране становилось слишком серьезным, пора было вступать в игру.

Но ввели его в действие лишь на следующий год. Видимо, удручающе скандальный провал капитана Кроми заставил их пойти с припрятанных козырей. В России образовалась пустота, пришло время использовать свежие силы.

Ему было приказано срочно прибыть в Лондон. Сперва он отказывался верить — настолько рискованным и чрезвычайно сложным выглядело подобное путешествие в 1918 году. Это ведь не благостные довоенные времена, не сядешь в Питере на рейсовый пароход, чтобы благополучно и комфортабельно добраться до Темзы. Попробуй-ка, если и транспорта никакого нет!

Но приказ есть приказ. Разыскал его самоуверенный молодой человек в кожаной комиссарской куртке и с выправкой строевого офицера, отрекомендовался представителем мурманских властей.

— Добирайтесь до Мурмана собственным попечением, а дальше отправим со всеми удобствами, — сказал молодой человек, загадочно улыбнувшись.

— Куда отправите? В штаб Духонина?

— Оставьте глупые разговоры! — рассердился молодой человек. — Вот вам документы, отправим в Лондон…

Поневоле пришлось ему пробираться на далекий Мурман, соскакивать на ходу с теплушек, спасаясь от облав, десятки верст топать пешком, прячась в лесных чащобах, вконец оборваться и зарасти библейской бородищей.

Слава всевышнему, в Мурманске его злоключения окончились. Его определили на постой в Главнамуре, организации, целиком перешедшей на службу оккупационным властям, он отмылся, привел себя в порядок и с первым пароходом отправился в Англию.

На лондонском вокзале его встретили, молча усадили в закрытый автомобиль с глухими черными шторками на окнах и привезли в хорошо знакомый сумрачный дом, где всегда тихо и безлюдно в запутанных лабиринтах коридоров и где лишних слов не тратят.

— Эта растительность вам к лицу, — вместо приветствия сказал его шеф и, секунду помедлив, поднялся ему навстречу. — Надеюсь, добрались благополучно? Если нет возражений, давайте побеседуем…

С этого промозглого лондонского вечера перестал существовать Пашенька, любознательный гувернер и ценитель русской старины. Не стало и Павла Павловича Дюкса, недоучившегося студента консерватории, которому благодаря таинственным прихотям капризной фортуны удалось сделаться своим человеком в лучшем императорском театре русской столицы.

Для начала сделался он Филиппом Макнейлом, молодым коммерсантом из Манчестера, единственным наследником главы фирмы «Макнейл и Стокс». На морях еще было неспокойно, но торпеды немецких подводных лодок не могли остановить этого предприимчивого дельца, и вскоре Филипп Макнейл предпринял путешествие в Стокгольм.

Внимательный наблюдатель заметил бы, пожалуй, что стокгольмские торговые интересы молодого негоцианта ограничились всего лишь коротенькой беседой в кафе с неким пожилым господином в штатском, очень уж смахивающим на переодетого офицера. Заметил бы и, наверно, удивился, не понимая смысла этого опасного путешествия. Но подобные мелочи никого решительно в этом городе не интересовали. Стокгольм был в ту пору крупнейшим центром международного шпионажа, и творились в нем куда более странные дела.

Погостив в шведской столице меньше недели, Филипп Макнейл приобрел билет на пароход, отплывавший в Гельсингфорс. Впрочем, и в столице Финляндии не пожелал он задерживаться, быстренько перебравшись в Выборг, а оттуда — поближе к советской границе, к берегу реки Сестры.

Темной беззвездной ночью, под холодным секущим дождем вперемешку с хлопьями мокрого снега, переправится он через пограничную реку на вертлявом рыбачьем челне и, обходя сторожевые дозоры, зашагает к ближайшей железнодорожной станции. Будут на нем потрепанная фронтовая шинель, какие носят миллионы мужчин в России, старенькие солдатские сапоги, фланелевое солдатское белье с грубыми тесемками. И удостоверение будет у него на имя Иосифа Афиренко, сотрудника Петроградской чека. Достаточно ловко сфабрикованное финской жандармерией, с печатью и с неразборчивой подписью соответствующего начальства.