ХРОНИКА РУССКОГО

Из Шиллерова садика отправились мы в сад Грисбаха, бывшего здесь теолога, купленный великою княгиней для воспитания здесь дочерей ее, ныне прусских принцесс. Он обширнее и живописнее других, и виды отсюда во все стороны веселые: горы в некотором отдалении. Здесь поставила великая княгиня памятник Гете еще при его жизни. Над колонною летящий орел. Кто-то сочинил для памятника три надписи, или сентенции, над коими великая княгиня сама слегка смеялась; но, несмотря на нихг мысль памятника понравилась Гете, хотя все одобрение его состояло в тихом восклицании: "ого!" Сюда приезжает она иногда отдохнуть от Веймара и Бельведера, в кругу знаменитых ученых. Здесь же, в Иене, провела часть своей ранней молодости и принцесса Орлеанская Мария. Мы прошли загородною аллеею, по течению речки Сале, {Имя этой речки подало повод к каламбуру и к насмешке над Иеной; ее называют Sal-Athen (Sale-Athenes).} в город.

В 2 часа обедал я у президента Зигейсена, в садовом его домике (Gartenhaus); мы пили кофе в саду. Жители северной Германии вряд ли не более наслаждаются природой и ее нещедрыми дарами, нежели баловни ее на юге. Первые живут более в садах и беседках своих, нежели южные; наслаждаются каждым цветком, и если вино не веселит сердца их так, как жителей Рейна, то по крайней мере виноград вьется вокруг их домиков, обрастает окна и позволяет воображению претворять кружку пива" в бокал шампанского.

В 4 часа я был уже на лекции старика Людена; но, отягченный сытым обедом, едва мог следовать за победами Карла Великого над саксонцами. К счастию, эта часть его истории мне более известна, с того времени, как я занимаюся славянскими древностями, следовательно, историею славян в Германии, имевшими с саксонцами одну участь от Карла Великого. Одними громил он других и мечом вооружал крест в областях Кродо и Радегаста (рад гостям, хотя и незванным - был бог славянский). {Эта лекция напомнила мне путешествие по Гарцу с незабвенным, ранним другом, Андреем Кайсаровым: и он тогда тем же предметом занимался, но с большим успехом. Возвратившись с Гарца, с высот Брокена, прославленного ведьмами и стихами Гете, и познакомившись с классическими местами славянской и германской языческой древности, он написал "Опыт славянской мифологии", не первый на русском (ибо Михаила Попов, отец моего товарища по службе Василья Попова, издал прежде его Славянскую мифологию), но примечательный тем, что автор, после годичного пребывания своего в Геттингене, прилежно посещавший профессорские лекции, при весьма слабом знании сначала немецкого языка, мог сделаться немецким автором и получить право гражданства в Лейпцигском каталоге! Впоследствии немец Аллер перевел его книгу на русский язык! Я всегда жалел, что не мог еще бросить цветка на гроб моего Агатона! Жизнь его прошла в сильных впечатлениях и в грустных предчувствиях сперва в Москве, потом вместе со мною в Геттингене, на Гарце, в землях славянских и в Венгрии и в Венеции. Мы расстались в Вене; я возвратился на родину, потеряв брата, друга его; Кайсаров - в Геттинген. Кончив там академический курс, он поехал в Англию; в Шотландии сделали его гражданином города Думфриса, в России - профессором русской словесности в Дерпте. Отсюда, вопреки моему предчувствию, неодолимое влечение, в самом пылу народной войны, умчало его от тихих муз в стан воинский, где Кутузов, по его предложению, устроил походную типографию. {14} Но перу еще не было дела в стане русских воинов; в Андрее Кайсарове снова загорелся дух воинский, и, в отряде брата, взлетел он на воздух с пороховым ящиком! Мир рассеянному праху твоему, мой милый, ранний, незабвенный друг!}

XIX. ХРОНИКА РУССКОГО В ПАРИЖЕ 1

Шанрозе. 10 июля/28 июня 1841. Третьего дня собрался я в Академию слушать Сент-Олера и Роже, чтобы оттуда ехать прямо сюда, как вдруг - неожиданная радость! мне приносят три пакета с книгами и журналами из Петербурга и два пакета с письмами из Петербурга и из Москвы. За час перед тем я получил письмо от Жуковского, из Дюссельдорфа, первое по наступлении его законного счастия! И какое письмо! Душа Жуковского тихо изливается в упоении и в сознании своего блаженства. Я понял, читая его, по крайней мере половину моей любимой фразы: "Le bonheur est dans la vertu, qui aime… et dans la science qui eclaire". Но било час пополудни, и я побежал с моими едва раскрытыми сокровищами в Академию, оставив печатный груз моему камердинеру, который должен был меня ожидать у железной дороги.