ХРОНИКА РУССКОГО

Как верный представитель галликанского благочестия, Роже, похвалив Сент-Олера за его классическую любезность и за его старинную lirbanite (ancienne urbanite), напомнил, что Сент-Олер заслужил уважение св. отца, как дипломат и человек. (Я приехал в первый раз в Рим во время его посольства и не забуду завтрака на развалинах Саллустиевой виллы, Сент-Олеру принадлежавшей). Роже рассказал также и о благородном поступке Сент-Олера в поручительстве его за роялиста Ривьера (Riviere) в 1804 году, и под конец коснулся слегка его "Истории Фронды", на сих днях вновь напечатанной. {6} Я радовался счастием его милого семейства. M-me St. Aulaire оставила Вену, чтобы хлопотать здесь за мужа, и избавила его от кандидатских визитов.

Лучшие комплименты Роже памяти Пасторе состояли в анекдотах из благотворительной жизни его; но и он и Сент-Олер забыли или не хотели напомнить нам, что Пасторе-будущий канцлер de la Restauration, сочинил известную надпись над парижским Пантеоном: "Aux grands hommes - la patrie reconnaissante". (Едва ли в комитете, рассматривающем предварительно речи академиков, не отсоветовали упомянуть о сем?). Странная участь Пантеона и в Риме и в Париже, заметил, кажется. Ампер в салоне Рекамье: там служит он памятником раболепства (Агриппы к Августу), здесь воздвигнут сей храм _всем богам_ тогда, когда ни одного не оставалось во Франции! Марата выкинули из Пантеона; Мирабо куда-то скрыли. Вольтер и Руссо, кажется, еще под его сводами; Наполеон присудил его вечному покою безмолвных членов Совета.

____________________

Я уже купил для тебя перевод Альфиеровых записок de Latour, моего приятеля. {7} Он учитель принца Montpensier, живет во дворце, любим королевой, которая поручает ему добрые дела, и, несмотря на это, все его любят, и даже журналисты не ругают ни прозы, ни стихов его, коих он издал томик. Без меня кто-то заходил ко мне сказать, что он едет в Петербург и через час опять зайдет: оттого и сажусь все заготовить, хотя и не кончил ничего. Все тихо в Париже, и я не обязан являться в большое общество, ибо нет его. Я совершенно согласен с тобою за Суме, но только ты не отдаешь справедливости поэзии в некоторых отрывках. {8} Он точно поэт и в вымыслах, и в языке! Я прочту завтра твою французскую выходку на него Шатобриану и Баланшу у Рекамье. {При письме нашего парижского корреспондента получена биография Бальзака, принадлежавшая Собранию жизнеописаний знаменитых современников французских Как любопытную новость, мы сообщаем ее читателям "Современника". - Ред.}

Э. А. 2

Париж. 1841, ноября 12/октября 31. Я все роюсь в своих старых бумагах и нахожу беспрестанно сокровища. Передо мною два письма наших первоклассных поэтов: Батюшкова из Неаполя, от 10 генваря 1820 года и Пушкина из Бессарабии, от 21 августа 1821 года. {9} Письмо Пушкина _не велико, но ноготок остер_. Батюшкова письмо как-то невесело, хотя он еще жил тогда в литературном мире и под небом Неаполя. Пеняя мне за мое молчание, он говорит: "Одни письма друзей могут оживлять мое существование в Неаполе: с приезда я почти беспрестанно был болен и еще недавно просидел в комнате два месяца". Прочитав сии строки, я упрекнул себя в какой-то виновности его последующего бедствия; но кто угадает в Петербурге, в шуму и рассеянии жизни нашей, потребность сердца больного друга на чужбине? Но, повторяю, Батюшков жил еще жизнию души и ума в Неаполе. "Вы читаете Данта, - продолжает он, - завидую вам. Кто писал критику на Историю Карамзина в журнале Ученых? Что говорят о ней в Париже, и нравится ли перевод?". Он еще и в поэзии, и в истории, и в судьбе отечественной литературы принимал искреннее участие! Он расспрашивает о рассеянных в мире приятелях.

Вчера я видел опять Рахель в Марии Стуарт, a Maxime в Елисавете, но не высидел всей пьесы, хотя и в обществе с умными дамами. Я дождался блистательного поединка двух королев и ушел немедленно по одержанной победе Мариею, в полном восторге от ее таланта. Она совершенно уничтожила свою соперницу, хотя кое-где и слышны были рукоплескания Максиме.

Недавно был у меня Raynal, издатель дяди своего Жубера, который скоро выйдет в двух частях. Мы долго разговаривали с издателем о друзьях Жубера: знаете ли, как он ценит Шатобриана? Фонтан, восхищаясь "Гением христианства" друга своего, спросил Жубера, что он думает об этой книге. "J'y ai trouve une belle page", - отвечал Жубер, и Фонтан более от него не добился. Но Шатобриан может утешить себя тем, что друг его был строг и к Расину. Письма к Моле будут также напечатаны, и особливо те, в коих он разбирает книгу его, при Наполеоне написанную, о формах правления, за которую недавно автору досталось от журналистов. Удивительно, что сам Моле спешит печатанием сих писем! Строгий приговор найдете вы и Сен-Мартеню, хотя отчасти и справедливый.