Хроника шапочных разборов

До сих пор непонятно, продолжались ли потом военные действия, ведь мир, как указывает летописец, установился лишь «спустя три года». Совсем даже не исключено, что продолжались, и не без успеха для русских, ибо в итоге мир тот был заключён не как мир между победителем и побеждённым, а как мир ко всеобщему удовлетворению между равными по силе сторонами.

Что ж, «стороны» объективно нуждались друг в друге: связанная с Империей одной и той же церковью, Русь жадно впитывала богатую византийскую культуру, а раздираемой со всех сторон Византии, в свою очередь, постоянно требовалась русская военная помощь. Они нуждались друг в друге, как бы это ни было неприятно константинопольским русофобам (кстати сказать, к концу 40-х годов и сам Михаил Пселл, и его высокопоставленные единомышленники при византийском дворе лишатся своих постов и попадут в опалу).

Мир, по обычаям того времени, должен был быть подкреплён династическим браком. Но ни у Зои, ни у Феодоры детей, как известно, не было вообще, как не могло их быть и у императора Константина Мономаха, который и находился-то на престоле всего лишь несколько лет. Правда, у Мономаха была совсем ещё молоденькая дочь, рождённая задолго до его воцарения. Ярослав согласился на эту кандидатуру, в качестве жениха предложив своего 16-летнего сына Всеволода (который, как мы помним, родился в год несчастливого отъезда Олафа Святого из Новгорода).

Нет никакой определённости насчёт того, как звали невесту — не то Мария, не то Анастасия… в общем, Мономахиня, и всё тут — и кто была её мать: матерью Мономахини могла быть как вторая жена Константина, умершая ещё до его ссылки на остров Лесбос, так и Мария Склирена, его гражданская жена, — та самая «севаста», которая делила с императрицей Зоей царские покои.

Брак Всеволода и Мономахини состоялся в 1046 году, но ввиду молодости супругов детей у них довольно долгое время не было. И только лишь в записи за 1053 год «Повесть временных лет» кратко сообщает:

У Всеволода родился сын от дочери царской, гречанки, и нарек имя ему Владимир.

Маленькому Владимиру, стало быть, не исполнилось ещё и годика, когда умер его киевский дедушка Ярослав. Ему не исполнилось ещё и двух лет, когда скончался другой его дедушка — Константин Мономах.

Шапка Мономаха

Дедушка Константин… Два годика… Пятьсот лет назад «Сказание о князьях Владимирских», памятник русской литературы начала XVI века, сообщило читателям некоторые подробности:

В то время правил в Царьграде благочестивый царь Константин Мономах… И принял он мудрое царское решение — отправил послов к великому князю Владимиру Всеволодовичу…

С шеи своей снял он животворящий крест, сделанный из животворящего древа, на котором был распят сам владыка Христос. С головы же своей снял он венец царский и положил его на блюдо золотое. Повелел он принести сердоликовую чашу, из которой Август, царь римский, пил вино, и ожерелье, которое он на плечах своих носил, и цепь, скованную из аравийского золота, и много других даров царских <…> и послал их к великому князю Владимиру Всеволодовичу…

Так называемое «царское место», сооружённое Иваном Грозным в Успенском соборе Кремля, украшено барельефами, на одном из которых представлена эта трогательная сцена: император Константин Мономах, сняв с себя всё что можно, отправляет атрибуты царской власти внуку своему Владимиру. По идее, всё это происходит примерно в 1115 году: внуку Владимиру в том году исполнилось 62, а дедушки с барельефа не было к тому времени в живых уже лет 60.

^{_{Константин Мономах собирает дары для внука Владимира. Барельеф Мономахова трона в Успенском соборе Кремля.}}

И тем не менее, всей арифметике вопреки, дедушка и внук прекрасно ладили друг с другом… Никаких сомнений на сей счёт авторы «Сказания о князьях Владимирских» не ведают: