Хроника воскрешения царей

Причиной первого огорчения, омрачившего сердце сего бескорыстного друга послужило следующее. Когда много времени прошло в страданиях в Кал’а-йи Тракун, великий малик сам пришел к мысли о том, что «каждый из нас должен обратиться за помощью к какому-нибудь государю и что всем ехать в одну сторону не следует. Быть может, кто-нибудь из великодушных [государей] окажет помощь, а мы избавимся от боязни [нападения] узбеков, а женская половина [семьи] благополучно уедет из этой крепости. Поскольку мы один раз уже съездили в Ирак и вернулись оттуда ни с чем, то [на сей раз] намерены отправиться к государю Индии. Вы же поезжайте в Ирак».

[Сей] раб соответственно приказу [малика] с течением времени /489/ отослал в Бам подвластный Кирману, свои пожитки, старых слуг и свою молочную сестру, а затем собрался ехать и сам. Верховный малик в тот вечер, когда [сей раб] уезжал, стал возражать: «Мы выедем в один день! Вы поедете по дороге на Ирак, мы же направимся в Кандагар!»

В условленный вечер, когда настало время расстаться, он сказал: «Малик Шах-Хусайн сын Малика Касима вот уже шесть месяцев как Перевез свой дом в Кандахар. Малик Мухаммад, мой двоюродный брат, которого я намеревался сделать хранителем{934} крепости и защитником женской половины семьи, [тоже] уехал в сопровождении большого числа родственников. Теперь для защиты крепости должен остаться Малик Махмуди, вы же будете нашим попутчиков» в это время у [сего] бедняка из постельных принадлежностей и подстилок осталось не более четырех-пяти войлоков, и он без особой охоты направил поводья в сторону Кандахара, блюдя законы товарищества и дружбы. В конце того самого дня, когда [малик] увидел Малика Шах-Хусайна сына Малика Касима, он сделал клеветнические измышления в отношении [сего] бедняка, сказав мне в лицо: «Вы говорили, что ваше имущество, отправленное в Ирак, составит крупную сумму». Клянусь Богом всего сущего, не говорил я этих слов. Это был повод к немилости. Вместо ласки он так поступил. Это был [его] первый недостойный поступок.

Во-вторых, поскольку [сей] бедняк во [время] поездки в священный Мешхед заболел и не смог сопровождать ни высокую ставку, ни [малика], то при [сем] рабе оставили Муллу ‘Абд ал-’Азиза: «Как только мне станет лучше, я [непременно] последую за высоким лагерем». Двадцать дней спустя, когда я собрался отправиться в высокую ставку, Будак-хан Чигини, правитель священного Мешхеда, возвращавшийся в Мешхед после облавы на зверя, привез от высочайшего наместника приказ, [согласно которому сей] бедняк [должен] ехать в Кандахар, собрать [там] систанцев и привезти в Систан. Поскольку эта просьба (так!) исходила от высочайшего наместника, он против воли вернул [сего] бедняка назад. Когда [сей раб] достиг Кандахара, от малика пришла записка: «Вы соберите людей. Как только получите от нас новое письмо, привезите [их] в Систан».

Если не было запрета, то зачем было лишать меня службы высочайшему наместнику и возможности сопровождать его самого? Разве так поступают друзья?

/490/ В-третьих. Когда я вернулся из Кандахара в Систан, то привел [дела] Систана в порядок и благоустроил. К прибытию [малика] собирал с Систана налоги мал-у джихат{935} с одной местности за другой; у вакилей Гандж-’Али-хана, который был правителем, за год до этого события я купил две тысячи харваров зерна по цене 500 динаров за [один] харвар{936}. Три месяца спустя то зерно [поднялось в цене] и стало стоить три тысячи динаров за харвар. [Сей раб] обеспечил [малику] и другие прибыли. Несмотря на нужду, я не присвоил себе ни одного динара. По приезде малик одобрил [мои действия], но не осудил тех, кто свел на нет мои старания и не оставил для малика ни одного динара и ни одного мана плодов. Малик так увлекся присвоением прибылей с Систана с основного капитала и процентов на него, с больших и малых, что целых двенадцать лет не взглянул [даже] в сторону [своих] друзей. Забыл и думать о доле, пае тех, кто был его товарищем в [годы] невзгод и был удален [от него] в [годы] благополучия. Более того, во время карательных походов в Мерв и Балх и [во время] других смут он больше всего возлагал обязанностей [на сего раба]. У [сего] раба он забрал часть крупного рогатого скота [нашего] клана, который многие годы принадлежал [сему] рабу в соответствии с грамотой эмира Тимура, пожалев [для меня даже] этой малости. [В то время как] я тратил на его походы ежегодно почти триста туманов, он пожалел для меня пять туманов, данных ранее из собственности [других] людей.

В-четвертых. Когда [сего] бедняка послали из высочайшего лагеря в Кандахар, подтвердив [свои] распоряжения относительно правления и союргала, [малик] перевел все мои земельные владения в союргал моего брата, не упомянув о былых отношениях — моей службе [ему], единодушии [с ним] и [моей] самоотверженности.