Хроника воскрешения царей

Той ночью я встал на постой в доме Амира Низама в селении Бунджар. Три дня спустя уехал оттуда в Газбар. Еще на три дня я задержался из-за Амира Мухаммад-Касима: «Быть может, малик одумается и не позволит [сему] бедняку уехать из Систана». [Затем], всецело потеряв надежду, я переехал оттуда в Ук. Десять дней великие накибы Ука по этой самой причине не занимали [сего] бедняка прогулками и [хождением] в гости, пока они тоже не возмутились таким положением вещей и приняли сторону [сего] бедняка. Конечной целью [сего] бедняка в той поездке был священный Мешхед. Однако было необходимо встретиться с верховным эмиром [Хорасана] Хусайн-ханом, ведь с тех пор, как я приехал из Мекки, мы еще не виделись. Он все время писал письма в стихах с просьбой к [сему] рабу приехать. Когда [сей бедняк] достиг Исфизара, вышеуказанный наместник [Хорасана] узнал [об этом] и прислал с мулазимом стихотворное послание, требуя [моего приезда]. Поневоле [сей раб] пустился в путь в Герат.

Когда показалось селение Макуфан{940}, встретить [меня] он прислал главу саййидов и вазиров мудрейшего Амира Саййид-’Али, хатиба и главу эмиров ‘Алихан-султана туркмана. В час послеполуденной молитвы [Хусайн-хан] вместе со всеми эмирами, проживающими в Герате, пожаловал [собственной персоной] в Уланг-и Балан (Палан?). До половины ночи он оставался возле [сего] раба на лугу, [а затем] уехал обратно. Утром он приехал вновь и отвез [сего] бедняка в город. Приготовили подходящее жилье. В тот же день [хан] собирался отправить гонца в высокую ставку. [Сей] раб молил подождать несколько дней, пока выяснится, каковы намерения малика. Через пять месяцев, [в течение] которых малик никак не проявил своего красноречия, [напротив], день ото дня становился все менее любезным, верховный эмир [Хорасана] доложил высокому двору о положении сего бедняка. Два месяца спустя для сего бедняка пришел указ о снискании расположения и был прислан царский халат. Отдельный приказ [шах] написал на имя высокостепенного хана: «Ежели поводом для приезда Малика Шах-Хусайна /496/ в Герат послужил [спор о] земельной собственности, помирите вышеуказанного с маликом и выделите для него его долю. Ежели он желает остаться в Герате, постарайтесь расположить его [к себе], и мы определим ему место на правах тиула, чтобы он, как и прочие эмиры, нес бы государственные повинности. Если же он желает находиться на августейшей службе, то направьте его [сюда]». [Мой] выбор пал на третье предложение. В конце месяца зу-л-ка’да 1019/в первой декаде февраля 1611 г. [сей раб] направился в священный Мешхед. Оставив Мухаммад-Му’мина и [остальных] домочадцев в священном Мешхеде, 14 зу-л-хиджжа 1019/27 февраля 1611 г. [сей раб] отправился в путь через Дамган. В Нишапуре его попутчиками стали многоуважаемый наместник Мир Абу-л-Ма’али Нишапури{941} и члены его семьи. Ночь под Науруз [сей раб] провел в Рибате Намаксара, подвластного Кашану{942}. Оттуда приехал в Кашан. В [день] султанского Науруза показался столичный город Исфахан. [Сей раб] имел счастье припасть к ногам [шаха] и был удостоен сочувствия. По существующему обычаю [шах] представил [сего] бедняка всей знати и столпам государства, упомянув правду о службе деда, отца и брата и моих стараниях ради сего государства.

В те дни был праздник с иллюминацией. Когда настал последний [день], в парке Накш-и Джихан{943} устроили множество увеселений и церемоний. В это время пришло известие о прибытии [в Иран] правителя Турана Вали-Мухаммад-хана{944}. Счастливое сердце светлейшего наместника обрадовалось. Вслед за известием несколько дней спустя хакан страны Туран сподобился явиться на службу и имел счастье встретиться с монархом [той] эпохи. Рукой покорности он коснулся подола милосердия обладателя короны и венца. Приезд правителя Турана, известие о нападении Турции на Арз-и Рум в дополнение к другим заботам отсрочили улаживание дел [сего] раба. Великий малик, воспользовавшись приездом властелина Турана, улучил момент и приехал в Исфахан. Поскольку несколько дней в Исфахане продолжались празднества, ликование и иллюминация, когда основным занятием были прогулки и увеселения, [когда] до слуха светлейшего [шаха] не доходило ни из одного источника никаких вестей, кроме музыкальных мелодий, он ни о чем не упомянул. Однако наедине и публично (тайно и открыто) верховный малик жаловался и пенял на [сего] раба. Столько раз он повторял свои слова, что высочайший наместник высказался по совести: «Хотя у такого-то /497/ были жалобы на отсутствие справедливости и притеснения со стороны малика, однако в эти дни он сдерживал себя и не произнес [по этому поводу] ни слова. Малик же, который должен был бы испытывать смущение и тревогу из-за отъезда [Малика Шах-Хусайна из Систана], [вместо этого] жалуется, переходя все границы».